Клавдия Пугачёва - Прекрасные черты

А вот в «Принце и нищем» меня всегда пробирал выход стражников в рыцарских латах. Они шли мерной, глухой походкой, печатая шаг. Шли как рок, разграничивающий два мира. Они становились неподвижно по бокам ворот в королевский замок. И когда один из них неожиданно отбрасывал сначала нищего, а затем принца – это воспринималось как убедительный символ слепой силы власти. Вот удивительно, почему западают в душу такие, казалось бы, «мелкие», второстепенные детали. Наверное, точностью своей и выразительностью. Прекрасно задуманные и сыгранные.

Мы, школьники 20-30-х годов, очень любили наш театр. Я не боюсь сказать «мы». Роль в жизни каждого ТЮЗ мог сыграть большую или меньшую, но любили его все. Мы любили театр на Моховой. Любили его актёров. И не только тех, кто играл наших сверстников. Почтительно и с восторгом относились мы к Макарьеву Он участвовал и в «детских» весёлых спектаклях, но он же приобщил нас и к более «взрослому», классическому искусству. Кроме того, Макарьев был автором пьес и инсценировок. Особенно потрясла меня его игра в пушкинском «Скупом рыцаре». Как сейчас вижу его медленно сходящим по каменной лестнице. Согбенная фигура с фонарём в руке. Барон озирается, прикрывает дверь. И вот начинается:

И завершается стоном из глубины души:

Барон стоит коленопреклонённо у сундука, охватив его руками. Эта роль была очень в духе Макарьева.

Он исполнял её несколько «старомодно», «торжественно», в духе трагедийной классики. Но помню я его и в другой роли; современной, тоже очень трагичной – в роли профессора Веделя из спектакля «Продолжение следует». Эту роль он исполнял «ершисто», нервно, угловато, непоседливо.

В этом же спектакле изумительно сыграл роль Польди Борис Блинов. Польди, думая, что он поможет семье, становится полицейским. И вот трагедию его «отторжения» от семьи, его прозрения с душераздирающей искренностью играл Блинов.

Любили мы и Пугачёву, и Колесова. Поэтому, когда видели их играющими вне ТЮЗа, мы гордились, но в душе у нас (у меня во всяком случае) возникало чувство 391 ревности. Мы не ревновали Черкасова и Чиркова. Они покинули ТЮЗ на самой заре его существования, а с Блиновым расставаться было обидно. Его мы увидели в роли Фурманова в знаменитом «Чапаеве», а затем в фильме «Жди меня», и только ранняя смерть не дала развернуться его незаурядному дарованию. Пугачёву мы вдруг узнали в главной героине фильма «Остров сокровищ», где её искромётный, очень «тюзовский», талант с блеском проявил себя. Колесова я увидел уже много лет спустя в акимовском театре, когда театр Акимова захватил лидерство среди ленинградских театров.

Вспоминая этих замечательных артистов, да и множество других ярких и самобытных актёров, невольно задумываешься над тем, как плодотворна была тюзовская школа.

Все эти «потери» были во славу ТЮЗа, а вот как поистине большую утрату восприняли мы создание «Нового ТЮЗа».

Талантливому Борису Зону стало тесно «в одной берлоге» с Брянцевым. У него, видимо, были свои замыслы, свой путь, и он отпочковался. За ним ушли и некоторые ведущие актёры. Мы потеряли Уварову, например.

В Новом ТЮЗе был обычный театральный зал и нормальная сцена. Истинные приверженцы ТЮЗа на Моховой поначалу просто бойкотировали Новый ТЮЗ. Из спектаклей Бориса Зона я видел только два: «Голубое и розовое», из жизни предреволюционной женской гимназии, и «Музыкантскую команду», спектакль на революционную тему. Конечно, это были очень интересные и яркие спектакли. Борис Вульфович был чрезвычайно талантливым и увлечённым режиссёром и актёром. Для него маленький зритель был также уважаем и дорог, как и для Брянцева. Притом, в конце концов, он же прошёл «нашу» школу, вышел из театра на Моховой. И всё-таки в Новом ТЮЗе было что-то не то. Чего-то всё же не хватало. Видимо, привязанность к театру соткана из множества привычек, традиций, условностей. Наверное, театр мы воспринимаем как единый живой организм, и отрезанная часть его долго остается «отрезанной частью» и нескоро заживёт собственной жизнью. Для тех, во всяком случае, кто знал и любил старый ТЮЗ.

Конечно, ТЮЗу свойственна была своя «особая атмосфера», но создавалась она отнюдь не только в зрительном зале. В основе этого настроя лежала необыкновенная «слитность» театра и зрителей. И слитность эта рождалась не только во время спектакля. Одним из очень важных условий этого единения являлась работа в школе. И тут необходимо рассказать о делегатском собрании. Эта форма работы изобретена была в ТЮЗе.