Креленко М. - Франсиско Франко - путь к власти

Думается, ни то, ни другое успеха не сулило. Во-первых, примитивные, тактически не гибкие ядерные средства того времени было просто не целесообразно применять против наступающих советских войск, потери которых носили бы ограниченный характер, при том, что могли серьезно пострадать мирное население и инфраструктура европейских союзников США. Во-вторых, даже предположив, что удары возмездия по объектам СССР будут достаточно эффективными и частично ослабят военный потенциал страны, взамен, как очевидно предполагалось, Советы расширят экономическую базу за счет промышленности Западной Европы, пусть изрядно обескровленную предшествующей войной, но вполне дееспособную.

В случае советизации Старого Света промышленные возможности СССР, и без того обладавшего мощью, сопоставимой с американской, делали борьбу с ним если не невозможной, то, во всяком случае, крайне затруднительной. В таких условиях мечтать о высадке где-либо в Европе не приходилось, поскольку кто-кто, а американцы хорошо понимали, что сложнейшая операция в Нормандии удалась благодаря наличию Восточного фронта. Оставалось одно: отыскать на европейском материке позицию, которую можно удерживать в течение сколько-нибудь долгого срока на период мобилизации США и переброски американских армий на этот возможный плацдарм.

Желательно, чтобы такая позиция подкреплялась какими-либо естественными препятствиями, затрудняющими ее преодоление — полноводными реками, а еще лучше горами. Реки не подходили, потому что только отгремевшая война показала — русские способны на их быстрое и успешное преодоление. Форсирование советской армией Днепра, Вислы и Одера были тому наглядным примером, да и сами союзники имели такой опыт, прорвав оборону немцев на Рейне. Оставались горы. Подобных позиций в Европе было три. Три полуострова — Скандинавский, Апеннинский и Иберийский. Скандинавские горы отгораживали Норвегию от остальной части полуострова. Альпы потенциально затрудняли прорыв на Апеннинский полуостров. И, наконец, Пиренеи перекрывали сравнительно узкий перешеек между Бискайским заливом и Средиземным морем, изолируя Испанию от прочей Европы. Однако Норвегия и Италия явно уступали Испании по ряду положений. Швеция не собиралась расставаться с традиционным нейтралитетом, Финляндия проводила весьма взвешенную политику, нацеленную на достижение такого нейтралитета. А Норвегия, которую можно было привлечь к союзу, не отвечала географическим требованиям и не обладала необходимым стратегическим плацдармом: узкая и длинная полоска гористой земли, изрезанная глубокими фьордами, могла удерживаться лишь с колоссальным напряжением сил при постоянной угрозе расчленения.

Италия в географическом смысле была значительно более подходящим объектом, но политическая ситуация там не отличалась стабильностью, поскольку компартия этой страны в 40-х г., пожалуй, могла обеспечить неустойчивость гипотетического тыла «демократий». По той же причине, кстати, не подходила Греция, которая к тому же располагалась слишком близко к исходным позициям потенциального противника. У американских военных не было выбора. Палец штабиста неизбежно должен был указать на карте Испанию и Португалию. Думается, по-другому и быть не могло.

Но над картой любил постоять-поразмышлять и испанский генералиссимус, который был не менее способным к военному анализу, чем его заокеанские коллеги, и неизбежно должен был прийти к тому же выводу. А вывод его был прост и лаконичен: Испания и он сам очень скоро понадобятся одной из сверхдержав. Всегда мысливший военными категориями, он знал, что в выборе союзников щепетильность должна уступить место точному расчету стратегических выгод. Сомнений у него не было. На весах, взвешивающих его политические возможности в качестве правителя, географические возможности Испании и подчеркнутый антикоммунизм ее элиты, — эти качества легко перетянут отдельные одиозные для демократий черты режима.

Однако понимание тонкостей психологии лидеров противостоящих военнополитических блоков, готовых ради стратегических приобретений дружить хоть с фашистами, хоть с князьками-людоедами, хоть с «чертями лысыми», не помешало Франко подумать о возможных шагах навстречу будущим союзникам, заключавшихся в придании его режиму возможно большего благообразия.

Одной из наиболее уязвимых для критики черт испанской системы было отсутствие волеизъявления нации, обеспечивающее легитимность нахождения у власти Франко и элиты национального движения. Такое положение, собственно, и создавало возможность определить франкистский режим как некомпетентный в резолюции ООН. Дабы упрочить систему, каудильо предпринял демонстративный маневр. Весной 1947 г. была завершена подготовка так называемого закона о наследовании, который был оглашен 31 марта 1947 года. Испании предстояло снова стать монархией. Первая статья закона объявляла испанцам, что Испания, следуя традициям, объявляет себя королевством. Правда, уже вторая статья напоминала гражданам, что главой государства является Дон Франсиско Франко Баамонде. Далее следовали параграфы, в которых разъяснялось, что именно каудильо предстоит выбрать себе наследника, «уважающего принципы национального движения», и в определенный, по своему усмотрению, момент либо в случае смерти передать этому наследнику престол и страну.