Александр Пыльцын - Правда о штрафбатах.

…На сон нам едва оставалось по 5–6 часов в сутки, а политруку нашему и того меньше. Но через несколько дней в роту прибыли мобилизованные из запаса лейтенант и младший лейтенант, которым ротный поручил по «полуроте». Вскоре нас повели на стрельбище и всех, кто хоть как-то выполнил упражнения по стрельбе из винтовки, привели к присяге. Мало было торжественности тогда в этом ритуале, но запомнилось все до деталей. Тогда мы присягнули на верность нашей Родине — СССР. То был единственный такой день в моей жизни больше никогда я не присягал ни другому правительству, ни другой родине. Бог миловал. И все 40 лет армейской службы я прошел под этой единственной в моей жизни присягой.

Со временем мы втянулись в это состояние непрерывных, напряженных учебных будней, и примерно через месяц наша рота стала более или менее слаженным военным организмом, и, как нам казалось, наш командир-политрук гордился уже тем, как эта некогда аморфная масса людей четко «рубала» строевой шаг, проходя по улицам города. Наши «полуротные» лейтенанты грубовато, но умело поднимали наше настроение и подбадривали такими, например, шутками: "Выше голову, задрать носы и подбородки! Смотрите, как на нас смотрят девушки!" И действовали такие шутки беспроигрышно!

Пришло время, и нашу роту распределили по полкам и дивизиям "Дальневосточной, опоры прочной", как пели мы в своей первой строевой песне. И так было жаль расставаться с успевшим стать для нас поистине отцом-командиром нашим политруком. Спасибо Вам, Николай Васильевич, за науку!

Далее судьба забросила меня в разведвзвод 198-го стрелкового полка 12-й стрелковой дивизии 2-й Краснознаменной Армии Дальневосточного фронта. А здесь, уже не в запасном полку, и нагрузки физические были настоящими, и взаимоотношения устанавливались серьезнее и прочнее. Самым главным для меня командиром оказался помкомвзвода сержант Замятин. От него я схлопотал и свое первое дисциплинарное взыскание — "личный выговор". А получилось это так. Поскольку я был рослым, то на физзарядке, которая в основном заключалась в передвижении бегом, меня поставили впереди всех, даже старослужащих, то есть «направляющим». И вот когда сержант подавал команду "шире шаг", я своими длинными ногами этот шаг действительно делал шире и ускорял бег, а «старики» все одергивали меня, мол, еще успеешь, набегаешься, и я, конечно, снижал темп. После нескольких таких случаев сержант остановил взвод, вывел меня из строя и за невыполнение команд объявил тот самый выговор.

Домой об этом взыскании не стал писать, стыдно было. Долго я старался заслужить снятие выговора, пока во время одного из марш-бросков километров на тридцать не помог отставшему красноармейцу, взял себе его винтовку и буквально тащил его за руку. Вот за проявленную взаимовыручку на марше сержант и похвалил меня, сняв «прилюдно» свой выговор. Как я был рад этому!

Командира своего взвода лейтенанта Золотова видеть приходилось редко, командира полка совсем не помню, а вот командира дивизии полковника Чанчибадзе, невысокого плотного грузина, память хорошо сохранила. Многому научили нас его изобретательность и требовательность.

И вообще, "наука побеждать" давалась обильным потом, когда гимнастерки наши настолько просаливались, что сняв их, можно было поставить (а не положить), — и не падали!

В детстве у меня случилось какое-то заболевание коленного сустава, и меня долго тогда лечили "от ревматизма" и больничными и бабушкиными мазями. Здесь же под такими неимоверными нагрузками он, этот «ревматизм», будто улетучился. И до сих пор не дает о себе знать. Многие недуги излечивала армия, и не только физические.

В этом разведвзводе я прослужил до 1 января 1942 г. В ночь под Новый год меня срочно сменили с поста у полкового знамени (я был в карауле), и этой же ночью, не дав мне возможности почистить винтовку, отправили по комсомольской путевке во 2-е Владивостокское военно-пехотное училище. Обрадовался, было, что увижу Владивосток — город моей детской мечты, который я еще не видел, но о котором так много слышал.

Но оказалось, что это училище находится в Комсомольске-на-Амуре. Проучился я в нем всего полгода, но до сих пор с особой теплотой вспоминаю те студеные зимние месяцы учебы и с чувством благодарности — всех моих преподавателей, командиров и воспитателей, начиная от старшины роты Хамсутдинова, командира нашего курсантского взвода совсем молодого лейтенанта Лиличкина, командира роты, исключительно подтянутого и удивительно стойкого к почти арктическим амурским морозам старшего лейтенанта Литвинова.