Александр Андреев - Берегите солнце

- Проведем, товарищ подполковник. Может быть, не тем путем, чуть дальше, но проведем.

- Послушай, капитан, - заговорил Оленин. - Немцы хитры! Они перехлестнули дорогу двумя линиями. Одна повернута лицом на юг, чтобы отражать атаки из-под Тулы, вторая нацелена против нас. А мы возьмем да и выйдем на дорогу в промежутке между этими двумя линиями. Вот здесь. Сумерки за окном сгущались, и в избе скапливалась темнота; Чертыханов засветил лампу, висевшую над столом. - Устроим там небольшой переполох. Я прошу взяться за это дело тебя самого, капитан.

- Согласен, - сказал я. - С большой охотой. Только ты отвлеки внимание, пошуми немного, чтобы нам как можно тише миновать наиболее опасные участки.

- Ладно, отвлеку, - пообещал Оленин. - Готовьтесь...

...И вот огромные машины с автоматчиками на броне, обходя заслоны противника, крадутся перелесками, полянками, опушками, кустарником, все ближе подбираясь к цели. Впереди колонны - разведчики сержанта Мартынова.

Подполковник Оленин время от времени открывал по дороге огонь из минометов. Немцы в ответ швыряли мины. Треск разрывов сливался с треском ломаемых танками деревцев, с рокотом моторов.

Наконец колонна остановилась. Бойцы поспрыгивали с танков. Они группировались во взводы, незаметные в маскировочных костюмах и халатах среди берез и снега. Ко мне подошел командир роты лейтенант Прозоровский, доложил, что рота к броску готова.

Танкист, командир этого своеобразного десанта, вместе с сержантом Мартыновым уходивший вперед для проверки подъезда к шоссе, вернулся.

- Командуйте, товарищ гвардии капитан. На дорогу вырвемся. А там определимся. За тем леском - небольшая охрана, но мы ее собьем.

- Приготовиться всем. При подходе к шоссе открыть огонь и погромче кричать "ура". Мы должны опрокинуться на врага, как гром среди ясного дня. Чем внезапней мы появимся, тем страшней для противника и веселей для нас. По местам, товарищи! Сигнал будет, согласно приказу командира бригады: красная и зеленая ракеты одновременно.

Я остался на крохотной полянке. Возле меня - Чертыханов, разведчики, связные, радист и отделение автоматчиков... Чертыханов снял с плеч вещевой мешок, с которым никогда не расставался, вынул из него завернутую в бумагу холодную котлету, кусок хлеба и протянул мне.

- Закусите, товарищ гвардии капитан. Скоро сутки, как не ели.

- Не до еды, Прокофий, - ответил я и опять взглянул на часы: большая стрелка двигалась к половине пятого - скоро начинать.

- Может быть, примете чарку?

- Нет, и чарки не надо. А ты выпей.

- Мне тоже не хочется.

Я взглянул на Чертыханова: он стоял на шаг от меня, молчаливый, с поднятым воротником полушубка, с опущенными наушниками шапки; поперек груди - автомат; рука шарила в сумке от противогаза, должно быть, он пересчитывал бутылки с горючей смесью и гранаты, как всегда перед боем.

- Что-то ты загрустил, Прокофий.

- Вдруг подумалось о доме, товарищ гвардии капитан. - Он глубоко и тяжко вздохнул. - Совсем рядом наше село. Чудится, что я слышу родной запах, честное благородное слово. Как поглядел, в каком виде оставляют фашисты наши деревни да села - пепелища, виселицы, - и сердце невольно защемило. Приду домой, а вместо порядков изб - одни трубы торчат. А ведь у меня мать осталась, сестренка... Домишко, хозяйство кое-какое... Куры, коза, пчел пять семеек... Для ребятишек держу, больно любят они сладкое. Со всей улицы сбегаются, как почуют запах меда... Баня у меня самая лучшая на селе... Все придется подымать.

- Подымем, Прокофий, - сказал я, утешая.

- Не скоро подымешь, товарищ гвардии капитан. Куда там! Одного лесу да кирпича уйдет сколько!.. Но если придется строить, начну с бани. Отмыться хочу от грязи, от крови, от злости. На душе накипь какая-то образовалась... Приедете в гости, непременно пойдем в баню. Уж попаримся, как по нотам!..

- Обязательно приеду, Прокофий.

- А ты, Гриша, приедешь? - спросил он у сержанта Мартынова.

Тот буркнул через плечо, не оборачиваясь:

- Ты мне уже сейчас надоел. А война сколько еще продлится! Так к тебе еще и после войны приезжай.

Чертыханов оживился: высказал то, что давило на сердце, и легче стало. Я почувствовал, что и мне как будто стало легче и веселее.

- Кого-кого, а тебя-то я знаю, Мартынов: из-за синя моря заявишься, как миленький. - Он попробовал обнять его, но сержант недовольно вздернул плечом.

- Отвяжись.

Прокофий опять, дразня Мартынова, обнял.

- Я же хочу тебя приласкать перед боем, дурачок. Фашисты не приласкают, надо полагать.