Даниил Данин - Нильс Бор

Возникает в Америке версия, что Отто Фриш — зять Бора! «Хотя у него не было дочерей, а я тогда еще не был женат», с: улыбкой отметит позднее Фриш. Но слух окажется живучим; через двадцать четыре года его вполне серьезно повторит невнимательный биограф Ферми Пьер де Латиль: «Фриш был женат на дочери Нильса Бора». Психологически эта версия не так уж невинна: для всех, кто не понимал. Бора, она делала в те дни сплетнически понятной странность его заступничества: «Ах, зять, вот оно в чем дело!:»

5 февраля, Принотон. В Нассау-клубе к Бору и Розенфельду присоединяется за завтраком приехавший ночью Георг Плачек. Разговор о механизме деления тяжелых ядер. Сомнения Плачека — «есть необъяснимые вещи». Медленные нейтрода определенной энергии — он назвал величину, — ядра урана поглощают с жадностью, а делятся не все, по лишь немногие ядра. Почему?

Уилер: — Беспокойство овладело Бором. Он поднялся из-за стола и, мгновенно углубившись в размышления, зашагал, сопровождаемый Розенфельдом, к Файн-холлу, где, не произнося ни слова, принялся. Набрасывать на доске полное теоретическое объяснение непонятного.

Только одну фразу обронил он, переступив порог кабинета. «Видишь ли, — сказал он Розенфельду, — я уже ПОНЯЛ ЭТО».

Он молча заканчивал свои выкладки, когда в кабинет вошли любопытствующие Плачек и Уилер. Розенфельд вспоминал, что пришел еще Ганс Бете. Все остановились у доски в, немом изумлении: там проведено было раздельное рассмотрение реакции медленного нейтрона с ураном-238 и ураном-235. Впервые раздельное! И без слов читалось, что деление — это удел прежде всего изотопа-235. Ну а в естественном уране таких ядер в 140 раз меньше, чем ядер-238, которые просто захватывают нейтроны. Потому-то вероятность деления несравненно меньше, чем вероятность захвата. А выделенный из натуральной руды чистый уран-235 делился бы целиком. Он-то и есть истинный кладезь ядерной Энергии!..

Длится молчание. На лице Бора та внезапная улыбка, что появляется всегда в минуты озаряющего понимания.

Впервые за три недели в Америке нечто прекрасное приносит ему не заботы, а удовлетворение. И четверо молодых теоретиков смотрят то на него, то на доску, переполняясь сознанием историчности момента: «все было сделано в течение часа» (Розенфельд).

Однако — что это? — недоверчивая усмешка тушит восторженность Бете и Плачека. Верный себе, странствующий доктор уже снова весь в сомнениях. Он твердит: «Нет, нужен доказательный эксперимент, может быть, все не так…» — «Ах не так? Тогда пари!» Это вспыливший Уилер — Плачеку. Какие ставки? Масса протона против массы электрона: 18 долларов 46 центов против 1 цента? Ударяют по рукам. Бор — у него еще ладони в мелу, и весь он еще в логике своего открытия — прислушивается к Уиллеру…

Не в тот ли час он и уславливается с ним поработать вместе над теорией деления? И в историю атомной физики уходит мальчишеское пари. Через четверть века Уилер напишет:

«Спустя год с небольшим, 16 апреля 194б-го, тотчас после экспериментального подтверждения, что ; именно уран-235 несет ответственность за деление ври низких энергиях, я получил от Плачека телеграфный перевод на 1 цент с односложным посланием: «Поздравляю!..»

7 февраля. Принстон. Бор отправляет в редакцию американского «Физического обозрения» — Physical Review — заметку о роли урана-235. Он не забывает в первом же абзаце повторить: «Прямое доказательство существования так называемого деления ядер было дано Фришем…» Теперь он ссылается на рукописи Лизы Мейтнер и ее племянника. Ясно: их привез ему из Копенгагена Плачек. На обоих сообщениях четкая дата — «16 января 1939». Так; может, все это и не стоило пережитых волнений — рано или поздно правда: открылась бы? Но Бору по складу души нужно было рано, а не поздно!

Итак, эта борьба окончена. А впереди… Плачек и Бете дали ему понять, что многие физики встретят его новую догадку без одобрения. И в заключительной фразе он отсылает коллег в близкое будущее:

«Подробное обсуждение механизма деления… будет дано в совместной работе автора с проф. Дж. А. Уилером».

Он не знает, что уже заносит ногу за порог атомного века.

Бор трудился в Файн-холле — самом неамериканском здании Принстонского научного комплекса. Оно походило на старые английские поместья. Резной камень парадного входа. Вьющийся по стенам плющ. Дубовые перила необременяющей лестницы. А в просторном кабинете — каминная старина, тяжелые портьеры, восточный ковер. Многое напоминало Карлсберг. Но громоздкий уют был чужим и безличным (как во дворцах, где обитатели меняются, а обстановка — одна на все характеры и судьбы). Это был кабинет, почтительно предназначенный для Эйнштейна. Но он пустовал, ибо шестидесятилетний Эйнштейн не хотел менять своих скромных обыкновений и предпочитал работать в комнате попроще. Бора нисколько не удивило это: на первом этаже Карлсберга он тоже завел себе для работы комнатку попроще, обставленную черными досками.