Алекс Сидоров - Люфтваффельники

Клянусь, чем хотите, но что такое «экспрессия», для того филолога, до сих пор является самой страшной военной тайной. Но слово то, само слово, красивое. Не правда ли?! А звучит то как?! Не слово, а музыка! ЭКСПРЕССИЯ!!!

— Они ещё тобой покомандуют Баранов. Покомандуют! Ты ещё здесь? Ну, всё. Прощай!

Баранов, собрав свои нехитрые пожитки и со старинным бесформенным чемоданом в руке, у которого были ободраны уголки, скрылся за входной дверью казармы.

— Вихрев! Три! Голубев! Пять! Ни фига себе! Орёл, а не Голубев! Где Голубев? Ты, Голубев?! Фамилию менять надо, Голубев! Ты же орёл, математику, и на пять! Ну, череп, ну гений, ЭВМ! Ну, прям Софья Ковалевская! Я и то, только на три в своё время сдал и то со шпорой.

Лейтенант мечтательно закатил глазки, вспоминая дела давно минувших лет. И так, бесконечно долго, с комментариями этого «форменного идиота» или «идиота в форме» (от перемены мест слагаемых, как известно результат не меняется), которого, никто, нигде, никогда не только не слушал, но и вообще не воспринимал всерьёз, и нашедшего в нашем лице достойных, покорных и молчаливых слушателей, продолжалась моральная пытка.

В зависимости от озвученных результатов, кто-то, не сдержав эмоций, всхлипывал и уходил собирать свои вещи, кто-то молча сжимал кулаки на удачу, кто-то закатывал глаза и счастливо улыбался. Оставшиеся, затаив дыхание, с тревогой и волнением, ждали оглашения итогов своих экзаменационных достижений.

— Петровский! Два!

— Ууу-рааааа!!!

Строй вздрогнул. Такой реакции на приговор, не ожидал никто. Оторопел и сам глашатай. Он так и остался стоять с широко открытым ртом, громко скрипя своим скудным умишком, пытаясь осознать происходящее. Он даже несколько раз заглянул в оценочную ведомость, на предмет выявления ошибки оглашения результата. Он даже подумал, что возможно оговорился и назвал более высокую оценку, нежели ту, что стояла напротив фамилии Петровского. Несколько раз повторил, что оценка именно: «ДВА!». Но всё равно, происходило нечто необъяснимое. Абитуриент Петровский ликовал!

Петровский — высокий, хорошо сложенный, видный парень из Москвы, с явно интеллигентскими замашками, ломая строй, с восторженным улюлюканьем, метнулся в спальное помещение за своей сумкой. Попутно, он выкрикивал в адрес лейтенанта всё, что думает о нём. О его умственных и мужских способностях, включая конец его бездарного жизненного пути в стандартной конструкции из неструганных осиновых досок. И, где именно, он — Петровский, в скором времени и желает увидеть данного лейтенанта-мудака. И, что характерно — это обязательно в белых тапочках фирмы «Адидас», да ещё и с тремя полосками.

Все громко зашумели в знак одобрения, раздался свист и аплодисменты. Настроение у всех, за исключением лейтенанта, резко улучшилось.

Петровский выскочил на центральный проход казармы, именуемый «взлёткой» и на некоторое время остановился. Он, картинно раскланялся, поблагодарил всех за внимание, пожелал терпения, остающимся в этом заповеднике законченных моральных уродов. Затем, набирая ускорение, побежал к выходу, задорно размахивая модной спортивной сумкой с множеством кармашков на молниях.

Все ребята провожали его восторженными взглядами, ибо парень высказал то, что копилось у нас в душе, просилось на язык, но пока была жива надежда, поступить в училище, этот самый язык был наглухо прикушен зубами.

Лейтенант тем временем жалко нечленораздельно мычал, пытаясь скомпоновать достойный ответ вслед, убегающему Петровскому, но его мозговая деятельность дала явный сбой, алгоритм образования разумных словосочетаний завис — ум зашел за разум, ЭВМ в офицерской черепушке настойчиво требовала перезагрузки. Хаотично открывающиеся уста издавали лишь бульканье слюны и обрывки междометий.

А Петровский продолжал развивать успех. Увеличивая скорость, он неумолимо приближался к выходу, продолжая блистать колоссальными познаниями в области многоэтажных словарных конструкций русского языка за пределами цензуры. О таком богатстве родного нелитературного языка, многие стоящие в строю просто не догадывались. Сапожники, грузчики и прочие знатные матершинники просто отдыхают. Филолог!

Счастье для Петровского было очень близко, фактически на расстоянии вытянутой руки. Он даже протянул её, руку в смысле, чтобы взяться за ручку тяжеленной входной двери казармы, потянуть её на себя и оказаться на улице, на свободе. Но дверь открылась раньше. На какое-то мгновение, на долю секунды. Но это мгновение, круто изменило развитие происходящих событий.