…Он был пьян — это было сразу видно. Не так, как тогда на «поплавке» — на ногах он держался твердо и в глазах не было дикого выражения той ночи — они хитренько щурились, как обыкновенно. Но все-таки он был сильно пьян — это было видно по всему — по усмешке, походке, движениям…
Предлога заговорить с ним мне не пришлось выдумывать. Он, потоптавшись у двери, — сел рядом со мной у камина. Мы поздоровались. Скосив глаза на мою бутылку рислинга, он щелкнул языком.
— Кисленькое пьете. Нет, благодарствуйте, — отстранил он стакан, который я было ему придвинул. — Благодарствуйте — не пью этих напитков.
Душа не принимает, да и…
— Сердце слабое, — подсказал я.
— Именно — слабое, — он поглядел на меня, и что-то от того взгляда мелькнуло в его «хитреньких» глазах. — Правильно сказали. Слабое сердце.
Несчастное, безумное, слабое сердце. Как и все сердца человеческие…
Впрочем, это уж метафизика, так что поставил точку. Но от рислингов этих — не только сердце, а и хуже — живот у меня болит. Если уж выпить за компанию, то выпью я лучше…
Он закричал в буфет — "эй, водки".
Мы помолчали. Потом я сказал, не зная, как начать интересующий меня разговор.
— А я вас встречал еще до знакомства с вами. — Он насторожился как-то.
— Встречали? Где это? По редакциям где-нибудь?
— Нет. Весной этого года. На поплавке. Еще вы Бодлера читали, помните?
— А, вот где. Припоминаю, как же. Пьян был, чего таиться. Редко это со мной бывает. Зато редко, да метко. Вы что же… — он прищурился, — долго тогда сидели?
— Ушел, когда стали летать бутылки, — за голову боялся. После жалел.
— Чего же жалели?
Я нанес "решительный удар".
— Жалел, что не досмотрел до конца. Кто победил и… и помог ли вам Михаил Архангел?
Но мой «удар» не произвел того эффекта, на который я рассчитывал. Мой собеседник — внешне, по крайней мере, — остался невозмутимым. Только глазки прищурились еще сильней…
— Пустяки все это, — сказал он, — и вспоминать не стоит. Ну, мне разбили морду… или я разбил — не все ли равно? Не согласны? Это в вас младая кровь играет — поживете с мое, будете так же рассуждать… А насчет хотя бы Михаила Архангела — это вопрос не такой простой, как вам кажется.
Вы вот, — признайтесь, — думаете: припер я этого Одинокого к стенке, не отвертится. А я вот вдруг отверчусь, отверчусь и еще вас самих к стенке припру. Думаете нет? Ан припру…
Впрочем, и это пустые разговоры. И место здесь неподходящее — вот барыня в углу, видите, уже глаза на нас пучит, интересуется, — и я, хоть и пьян, а недостаточно. Вы поймайте меня совсем пьяненького, как тогда на поплавке. Тогда другой между нами разговор пойдет… И в другом свете тогда вам Тиняков представится. А это пустое: я в морду, мне в морду…
— Книжку вашу обещали прислать, так не забудьте прислать, — переменил он разговор. — Вот адресок мой, — он протянул мне скверную визитную карточку. — Не забудьте.
— Я не знал до сих пор вашей фамилии, псевдоним только.
— А теперь, когда фамилию мою знаете, еще чудней обо мне будете думать?
— Я в первый раз ее слышу.
— Будто? — протянул он недоверчиво. — Наша фамилия знаменитая.
Особенно в Сибири. Дед мой девять человек топором уложил.
x x x
— Я с вами объясниться хочу. Надо мне с вами объясниться. А почему — держу пари — не догадаетесь…
Восковая свечка оплывает в горлышке пивной бутылки. В комнате полутемно. Железная печка докрасна натоплена. В углу в свете маленькой лампадки поблескивают оклады икон.
— А почему — держу пари — не догадаетесь…
Я через неделю после разговора с Тиняковым-Одиноким получил от него записку. "Прошу приехать по неотложному делу". «Неотложному» было жирно подчеркнуто. Какое такое дело? Не денег ли он собирается просить, вообразив, что я богат?
Я поехал. Уж одно — посмотреть, как живет этот знаток Бодлера, член союза Михаила Архангела и "внук своего деда", — было любопытно. А может быть, он и разговорится.
Оказалось, он и позвал меня, чтобы поговорить.
— Надо объясниться. А почему…
Почему, в самом деле?
Ветер с Охты (Одинокий живет на глухой Калашниковской набережной, едва я разыскал его мрачный деревянный дом), ветер ударяет в стекла так, что они дрожат. Свеча, потрескивая, оплывает. На камчатной пестрой скатерти — водка, хлеб, закуска…
Одинокий отхлебывает из чайного стакана и морщится.
— Угощайтесь, прошу. Вот и кисленькое, для вас специально, если не хотите казенной. Да, так почему я хочу с вами объясниться?..
Читать дальше