Арон Шнеер. - Из НКВД в СС и обратно. (Из рассказов штурмбаннфюрера)

А на этом мосту переправа через реку Оскол. Это лето 42-го, когда после прорыва на Юге и частичного попадания в окружение частей 28-й и 40 армий, некоторые подразделения пытаются уйти на другой берег. Смотрим, отходят через мост части. Тыловиков заградители пропускают, а всем остальным — ни шагу назад, идти занимать оборону. И вот вижу идет большое количество грузовиков, а в конце колонны десятка два или три танков. Эти грузовики к ядреной матери пропустили, а танкам — стоп. Вылезает из танка генерал. Все происходит в метрах 60-ти от нас, видим все, сидим и дрожим.

«Слушай, майор, — говорит генерал. У меня горючего нет. Еле-еле перелезем на ту сторону. Ты пропустил мои заправщики. Мы перейдем, встанем здесь, и будем ждать заправщики и боеприпасы. Я не боеспособен. Пропусти».

Майор ему сперва добром говорит. А потом спорить начинает. Люди с «чистыми руками» власть большую имели. Что ему генерал?

— Товарищ генерал, сдайте оружие!

Генерал махнул рукой: дай подумать. Что ему делать? Танки нужны, каждый важен. А тут почти три десятка. После войны очень хотелось узнать, кто это был… Генерал что-то говорит стоящему рядом с ним танкисту. Тот бегом к танку, что-то в башню сказал. Мы видим, как этот танк выезжает с дороги. По обочине рру-рру-ррр — полным ходом, подошел и стал рядом с генералом. Генерал сел на лобовик. И мы уже слышим другой голос. Близко же мы в кустах, дрожим с полными штанами.

— Майор ты нас пропустишь или не пропустишь?

— Товарищ генерал, сдайте оружие!

Я никогда не забуду, такой спокойный голос: «Башенный, осколочным заряжай!»

У-у-у — пушка надвигается на майора. Было клацанье затвора или нет, я не помню. Но вот эту опускающуюся пушку — и пусто. Нет заградотряда… Нету, разбежались, в 5 метрах от нас тоже в кустах прячутся. Мы дрожим, видим как танки проходят. Еще минут 40, все, кому нужно проходят, потом эти вылезли, подобрали свои пулеметы и тоже уходят назад.

А.Ш. А вы как?

А.П. Ничего. Только я дал себе слово, что экскурсии надо от фронта, а не к фронту делать. Пробыл там еще три недели. Правильно сказали «товарищи», что Воронеж до конца войны мы не возьмем. Я и отбыл снова в Германию.

А.Ш. А что-нибудь еще интересное за эти три недели с вами случалось?

А.П. Я вам уже рассказывал о майоре Ермаченко и его развалившемся полке. А вот встретился я с ним в лагере для военнопленных. Лагерь находился в каком-то селе. Под лагерь взяли большое здание школы. Набилось туда несколько тысяч человек. Немцы раненых отделили и разместили в нескольких соседних домах. Водопровода нет, уборных нет. Рядом текла маленькая речка. Воду из этой речку пьют и туда же испражняться ходят. Болели, умирали…

А.Ш. Вы говорили, что в специфику вашей работы военнопленные не входили. Однако встречаться с ними вам приходилось не раз.

А.П. Пленными я стал интересоваться с июня-июля 42-го года, поэтому пленные 41-го частично прошли мимо меня. А вот пленных с Юго-Западного фронта в 42-м году видел много и во время командировки в Воронеж и по дороге обратно в Германию.

Но прежде, чем говорить о следствии, поговорим о том, что было в начале. Поговорим о 41-м. Что из себя представлял немец, взявший в плен русского, и что представлял русский, попавший в плен.

Немец прекрасно знал, что он в положении того семилетнего ребенка, над которым большой дядя занес палку, и он, немец, эту палку перехватил. Немец, в особенности офицер и генерал, в драку ввязался со страхом — Россия мощная. И вдруг — такая легкая победа! Состояние эйфории.

Теперь чему нас учили в 40-м и 41-м году — наступать, наступать и наступать. Ни один наш солдат, ни офицер в окопах, мягко говоря, не сидел. Мы были уверены, что «малой кровью и могучим ударом», и нарываемся на такой разгром… Вы знаете, что потери немцев в офицерском составе были восемнадцать к одному в пользу немцев! Все потому, что наша армия, в основном офицерский состав был из запаса. Пятидесятилетние капитаны и досрочно выпущенные 18-летние лейтенанты. А немецкий офицер, попавший на фронт, прошел милитер-шуле и криг-шуле, то есть кадетское и юнкерское училище. А наши? Кто после репрессий остался? Вот, например, Павлов — командующий Западным фронтом. Был в Испании и настучал Сталину и другим «умным» людям, что нам танковые корпуса не нужны, а нужны танки поддержки пехоты. И мы, создавшие эти корпуса, стали их расформировывать, чтобы потом, перед самой войной, вновь создавать.

Чтобы пройти путь от командира бригады или дивизии до командующего фронтом, в распоряжении которого миллион людей и несколько тысяч танков, нужно длительное время, что было у немцев. А Павлов или Кирпонос совершили скачок в мирное время за два- три года, а все за счет репрессий.