Александр Абдулов - Хочу остаться легендой

Во многих странах совершенно нормальным считается регулирование национального кинопроката. И это установленный порядок вещей: не менее семидесяти процентов от всего проката — это должно быть свое национальное кино, и только тридцать процентов — зарубежное. И это тем более хорошо, потому что в этом случае кинодистрибьюторы будут отбирать для показа в России более качественное иностранное кино. А сейчас ситуация такая, что можно везти все что угодно… В итоге российский зритель не помнит, кто такой Черкасов или Никулин. А Шварценеггера знают… И ведь у нас есть собственное кино мирового уровня — «Война и мир» Бондарчука, весь Тарковский, Герман. Люди на это еще как пойдут. Я уверен!.. Я сейчас снимаюсь у Соловьева в «Анне Карениной». Знаете, если народ уже до такой степени одичал, то надо просто поднимать его за шкирку, как щенка, тыкать носом и говорить: «Еще Толстой был! Запомни! Толстой! Не „Та-ту“, а Толстой». Только тогда, может быть, что-то изменится…

В современном мире наличествует какое-то неимоверное количество информационной пены… какие-то желтые газеты, какие-то идиотские таблоиды… и ничего по большому счету приличного или более-менее адекватного на этом рынке не продвинуть. Да этим и не занимается никто, и я думаю — надо бороться с существующим положением вещей… Иначе получится, как в том анекдоте. Живет семья: папа ростом один метр десять сантиметров, мама — один метр. Входят сын — девяносто сантиметров и его подруга, девочка, — восьмидесяти сантиметров ростом. Сын говорит: «Папа, мама, мы решили пожениться». Папа выпил стакан водки и говорит: «Давай, сынок! Так и дойдем до серых мышей…» Мне частенько говорят: «Раньше было хуже. Многое запрещали». Да, раньше многое запрещали. Но почему-то раньше появлялись «Современник», «Таганка», Ленком… Сейчас все можно. Так почему ничего не появляется?

Я понимаю, почему сейчас режиссеры не берутся за классику. Боятся! Если он снимет про проститутку с трех вокзалов — хорошо ли, плохо ли — ну снял, да и ладно. А если ты взялся за «Анну Каренину», то тут надо отвечать. Я сейчас начинаю сниматься в «Мастере и Маргарите». Режиссер Владимир Бортко ходит весь белый, потому что он понимает всю ответственность происходящего. Я уже кусаю локти и думаю: правильно ли сделал, что согласился? Потому что это уже четвертый мой заход на Булгакова, три предыдущих провалились. Причем на одну и ту же роль — на Коровьева. Я ее больше всего люблю. Нам страшно. Ведь остались умные люди, которые с нас за это кино спросят…

Очень часто спрашивают о том, что моя роль в сериале «Next» — это такое прославление героев криминального мира… Ничуть не бывало. Разве я прославлял криминал в этом сериале? Я Робин Гуда играл. Всю картину мой герой защищает бедных и униженных. Да, я играю старого вора в законе… И кстати говоря, вор в законе вообще не имеет права иметь никаких денег. Ни жены, ни детей, ни имущества — ничего. Ему положено быть два месяца на воле, а потом снова садиться в тюрьму… Я попытаюсь объяснить, почему вообще согласился участвовать в этом проекте: в принципе, меня волновала история семьи. Перипетии отношений между двумя друзьями. Или, например, тот момент в фильме, когда вдруг у моего героя просыпается чувство отцовства. Или любовь, которая на него обрушивается…

У нас сейчас разорваны все родственные узы. В лучшем случае семья — это муж с женой. А где-то там уже братья, сестры… О племянниках просто не говорю. И мне было интересно разобраться в этом явлении, разобраться в том, что же это такое — современная семья.

Думаю, есть несколько главных факторов, которые в основном и влияют на формирование мировоззрения детей, — они известны… Существуют спорт, книги. Существует деревня. Я убежден, что ребенок должен воспитываться с животными — в этом случае он вырастет намного добрее. Неважно, кто это будет — собака, кошка или хомячок. Но, общаясь с животными, дети начинают понимать: слабого нельзя обижать. Есть еще церковь. Да масса других вещей!

У меня отец был главным режиссером в театре в Фергане. Мы не бедствовали. Но первые дорогие туфли мне купили только на выпускной вечер. Отец привел меня в магазин и говорит: «Выбирай!» Мне ни фасон, ни размер были не важны. Я выбрал самые дорогие — за тридцать два рубля — и пальцем показываю: вот эти. Пальцы подогнул, с трудом влез в них. Домой с выпускного вечера я шел босиком.

К чему я это рассказываю? Когда твои дети начинают понимать, что деньги не падают сверху, что они достаются очень тяжелым трудом, они начинают по-другому относиться к жизни. Когда моя дочь была маленькой, она сидела за кулисами, видела, какой я выходил после спектакля. Видела, как мы выжимали насквозь пропотевшие рубахи. Точно так же меня за кулисы водил отец. В пять лет я первый раз вышел на сцену. Ездил по гастролям с отцом и матерью. И прекрасно понимал, что это за труд.