Анатолий Доронин - Руси волшебная палитра

Костя Васильев — студент Казанского художественного училища.

Юный художник за работой.

Мучительно долго тянулось время, и Клавдия Парменовна стала подумывать о том, чтобы сойти на очередной станции, как вдруг в вагоне появился военный моряк, державший на руках Костю:

— Ну, вот тут давай еще посмотрим твою маму…

Женщина не знала, как благодарить спасителя. Наконец успокоившись, она свободной рукой крепко прижала к себе сына и так простояла до самого Сталинграда.

Прибыв в незнакомый город, Васильевы промучились еще пару дней на пристани, пока не сумели сесть на пароход, шедший до Казани. И когда наконец после всех хлопот попали в более-менее сносную каюту, когда отдали швартовы и пароход отошел от сталинградского причала, все вроде бы повеселели. Подумалось, как вздохнулось, что все тяготы, все горести остались на берегу и где-то позади, в прошлом. А в будущем ждут покой да счастье, как это мерное дыхание паромашины, покачивание корабля и ровная серебряная гладь Волги…

Наступил 1947 год. Отменили карточную систему. «Слава те, Господи!» — говорили верующие и неверующие и ели, ели черный горячий, не успевающий остыть после выпечки хлеб.

В магазинах — бесконечные очереди. Клавдия Парменовна вставала рано и добрую половину дня простаивала за продуктами. Алексей Алексеевич с головой окунулся в служебные дела. Детей, иного выхода не было, оставляли одних. Племянница Лида ходила в школу, а за полуторагодовалой Валей присматривал пятилетний Костя. И мать полагалась на него, видя, что мальчик может не только следить за сестренкой, но и занять ее игрой, напоить, накормить, укачать, даже обиходить. Он уже понимал, что более сильный человек должен заботиться о слабом. От военных и послевоенных трудностей, от дорожных скитаний в Косте рано проявилась самостоятельность, добрая понятливость, сочувствие.

На вопрос матери, чем занимались дети в ее отсутствие, он отвечал: «Мамочка, мы совсем мало баловались, мы сегодня в паровоз играли и в пароход. А кашу мы поели и тебе оставили…»

Мать была рада, что Костина сестренка «не плакала, ну совсем не плакала», и была удивлена, когда сын огрызком Лидиного карандаша действительно изобразил рельсы, дымящийся паровоз, домик.

Единичный случай рисования можно было бы и не заметить, но мальчик рисовал еще и еще. Стал рисовать сестренке кукол, собак, птиц. Очень этим занимал Валю. Клавдия Парменовна, начав однажды мыть пол, увидела под столом, где обычно играли дети, целые горы рисунков. Стали появляться рисунки на стенах, на двери.

Обсуждая с мужем Костины «художества», решили не мешать, не ругать. Пусть рисует где возможно. Кто знает, что это: просто временная забава или проявление душевных качеств?! Не балуется — и хорошо.

Зима в сорок седьмом пришла ранняя да холодная, а у Васильевых не было в достатке теплых вещей. Костя бегал в Лидиной ушитой телогрейке. Но, видно, не акклиматизировался, не приспособился детский организм к среднерусской полосе — мальчик заболел. Простуда перешла в воспаление легких. Заболел во второй раз, в третий.

Лежит мальчишка бледный, худющий — жалко его всем. Племянница Лида, глядя на него, не выдержав, сказала:

— Надо Косте что-то радостное сделать. Вот бы цветные карандаши купить!

Легко сказать — цветные карандаши, когда каждый кусок, каждая копейка на счету, когда одежды теплой нет. Да и достать-то их — днем с огнем наищешься!

Но Лида надоумила Клавдию Парменовну отнести на рынок свой хлеб — дневную пайковую норму — и на вырученные деньги купить подарок.

Когда перед Костей положили коробочку с цветной полосой с названием «Радуга», он от удивления привстал, глазенки его засветились радостью.

— Это мне? — прошептал мальчик.

Он долго смотрел на карандаши, каждый по отдельности гладил. Подарок очень берег и, ложась спать, всегда клал коробку под подушку.

…По совету врача мальчика следовало все же отправить за город, на свежий воздух. Родственников в деревне не было. И после хлопот нашли место в детском лесном санатории в поселке Займище, неподалеку от Казани.