Виктор Виткович - Круги жизни

Так вот, поверишь ли, я видел Биби-ханым. Не шучу! Говорю не о мечети, не о мавзолее: о ней самой — о старшей жене Тимура.

В 1946 году, бродя по Ташкенту, наткнулся я как-то раз на музей кустарно-художественных ремесел. О его существовании не подозревал; очень удивился, увидев табличку. Вероятно, многие ташкентцы до сих пор не знают про этот музей, так как он на тихой улочке, далеко в стороне от обычных путей горожан.

Дом оказался в своем роде единственным: построил его до революции некто Половцев и украсил в чисто узбекском вкусе, поручив расписать внутри народным мастерам. С интересом разглядывал я росписи на стенах и потолках и выставленные тюбетейки, одежды, вышивки, ковры, сюзане, гончарные кувшины, блюда.

Директор, водивший меня по музею, под конец спросил:

— Хотите поглядеть Биби-ханым?

— В каком смысле? — не понял я.

— Ну, самое Биби-ханым… Сарай Мульк-ханым, старшую жену Тимура?

Подвел меня к углу, откинул покрывало, и я увидел под стеклянным колпаком деревянный саркофаг, в нем лежал хорошо сохранившийся костяк маленькой женщины; остались части одежды, кусочек бархатного женского наряда, местами на лице кожа, ногти на руках, и волосы… прядь седых волос!

— Откуда? — мог я только выдохнуть в изумлении. Оказалось, когда в сорок первом году вскрывали гробницу Тимура и заодно, в том же Гур-эмире, гробницы его сыновей и знаменитого внука — Улугбека, одновременно в мавзолее Биби-ханым вскрыли ее гробницу. Потом Тимура (и ее сыновей, и Улугбека) захоронили, а Биби-ханым временно оставили в музее и позабыли…

— Почему же вы о ней не напомнили?!

— Сколько раз! Никому неохота заниматься этим. Отмахиваются.

Уехал из Ташкента и долгие годы вспоминал об этом как о странном сне. Рассказал одному, другому, меня высмеяли: мастак сочинять! Засомневался и сам: уж не почудилось ли? Но неожиданно узнал конец истории с Биби-ханым, рассказал мне его Л. И. Ремпель — крупнейший знаток древней архитектуры Узбекистана.

— Был такой Юсупов Мамед Салихович — директор самаркандского музея… Может, знали? — так начал Ремпель рассказ.

— Еще бы, очень хорошо его помню — худощавый, невысокого роста, — был он скромным ученым-историком, преклонявшимся перед великими тенями прошлого, отлично знал историю Самарканда, вдохновенно о ней рассказывал, но темой для своей собственной научной работы избрал «Делопроизводство и судопроизводство в бухарском эмирате». Тема, мягко говоря, суховата, но безопасна.

— Так вот… — продолжал Ремпель. — Работал я с ним в бухарских архивах. Тихо жил этот человек, старался никому не мешать… Но у самых тихих людей порой с неодолимой силой вспыхивает мечта сделать такое, чтобы весь мир посмотрел на них. Кто из скромнейших застрахован от этого? Я бы сказал даже, наоборот, с ними-то как раз чаще всего и случается. Когда идея — перенести Биби-ханым обратно в Самарканд — овладела им, он уже не мог найти себе места.

Решившись, он вдруг сорвался в Ташкент, как в воду бросился. Пришел в руководящие инстанции с просьбой, изложенной на бланке музея, разрешить ему, Юсупову Мамеду Салиховичу, перевезти прах Биби-ханым в Самарканд. Было это в сорок восьмом году (спустя два года после моей «встречи» с Биби-ханым), и он добился, получил разрешение и пришел в кустарно-художественный музей за царицей.

Как перевезти ее на аэродром? На грузовике? Вдруг рассыплется от тряски? Да и на арбе может ее растрясти. Мамед Салихович решил нанять четырех рослых носильщиков, тех, что носят на траурных носилках покойников на мусульманские кладбища.

С чрезвычайными предосторожностями взгромоздил саркофаг на носилки и, дрожа за сохранность великой царицы, любимой жены Тимура, пошел пешком рядом с этой необычной процессией через весь Ташкент, от Шелковичной улицы до аэропорта. Шли мимо прохожие, скользя пустыми глазами по носилкам. Однако обратиться к прохожим, рассказать им — какое совершается историческое событие — Мамеду Салиховичу казалось небезопасным. Не в силах удержаться, Мамед Салихович стал рассказывать об этом носильщикам. Носильщики не были проникнуты чувством историзма. В самый разгар его рассказа о величии этого часа, они переглянулись, дружно поставили носилки на мостовую и сказали, что дальше не понесут, если им не прибавят оплату.

Напрасно Мамед Салихович (перевозивший прах отчасти на деньги музея, отчасти на свои скромные личные сбережения) их стыдил, напрасно объяснял, как должны гордиться, что участвуют в траурном кортеже самой Биби-ханым, они стояли на своем.