Анри Перрюшо - Жизнь Ренуара

* * *

Дюран-Рюэль все больше расширял свою деятельность. В апреле он устроил выставку импрессионистов в Лондоне, на Нью-Бондстрит, 33, в зале Доудесуэллов (на ней Ренуар был представлен девятью картинами, в том числе картиной "Танец в Буживале"). Вскоре Дюран-Рюэль организовал еще две выставки - в Роттердаме и Бостоне. "Надо стараться революционизировать Новый Свет одновременно со Старым", - писал он Писсарро, а сам между тем уже готовил четвертую выставку, в Берлине.

Вопреки всем этим усилиям Дюран-Рюэлю не удалось сколько-нибудь существенно поправить свои дела. Однако он по-прежнему выказывал величайший оптимизм. Он не снижал цен на свои картины, хотя ничего не мог продать, и не уставал повторять художникам: "Самое главное уже сделано". Его конкуренты были, однако, иного мнения на этот счет. "Он протянет не больше недели", - твердили они. Всерьез обескураженный Писсарро попытался продать несколько холстов без помощи Дюран-Рюэля. Моне, завороженный великолепием галереи Жоржа Пти, этого "луврского магазина картин", как говорил Золя, советовал Дюран-Рюэлю объединиться с Пти. Естественно, это предложение было тут же отвергнуто.

Ренуар, всегда имевший несколько заказов на портреты, меньше многих своих друзей был обеспокоен тревожным положением дел. К тому же новые искания полностью поглощали его. В лавке букиниста на набережной Сены Фран-Лами обнаружил книгу, на которую с жадностью накинулся Ренуар. Это "Трактат о живописи" Ченнино Ченнини, переведенный в 1858 году Виктором Моттезом, учеником Энгра.

Ченнино Ченнини, живший во времена Фра Анжелико, описал в этой книге технические приемы и рецепты живописцев XV века. Запечатлел он и духовную атмосферу, в которой они творили. Чтение этой книги еще больше убедило Ренуара в том, что художники прошлого, с полным бескорыстием занимавшиеся своим делом, прежде всего были "замечательными ремесленниками", в совершенстве владевшими своим ремеслом, "которым мы никогда не овладеем полностью, потому что с тех пор, как мы порвали с традициями, уже никто больше не может нас ему научить". Книга эта еще больше укрепила его в том, что он называл своей "ненавистью к импрессионизму". Он стал помногу рисовать, тщательно рассчитывал пропорции изображаемого, стремился максимально точно передать форму, даже подчас, прежде чем начать работу красками, выписывал пером на холсте "мельчайшие детали" своей картины.

Какое счастье, что в это время рядом с ним была Алина, присутствие которой, помимо всего прочего, служило ему "удобным предлогом, чтобы больше никуда не отлучаться по вечерам" [134] 134 Жан Ренуар. . Споры всегда раздражали Ренуара, даже когда, разволновавшись, он сам участвовал в них. "Какое мне дело до всего этого? Ведь я едва знаю свое ремесло... Но все мы погибаем от этой страсти: заниматься не тем, для чего предназначены".

Отныне покончено со всей этой болтовней, с разговорами, которые обожают люди, не знающие, на что употребить свое время; Ренуар ложился рано и утром со свежими силами садился к мольберту.

Умница Алина! Никакой позы - одна простота. С рассудительностью молодой крестьянки она точно определила, что ей следует делать. Наблюдая друзей и знакомых Ренуара, она скоро поняла, что должна быть с ними приветлива и вместе с тем сдержанна, все прочее показалось бы неуместным. Когда имеешь счастье принимать у себя Сезанна, Моне, Золя и Вилье де Лиль-Адана, не стоит вслух рассуждать о своих вкусах в живописи или литературе. Лучше молча слушать гостей и запоминать их слова. Алина умела играть на рояле. Иногда она развлекала своей игрой гостей, радуясь их похвале.

Но однажды летом в доме Ренуара появился Эммануэль Шабрие. Жене его досталось небольшое наследство, и на эти деньги композитор приобрел коллекцию картин. В тот год он купил у Ренуара одну из картин, для которой в 1876 году позировала Анна [135] 135 Речь идет о картине, принадлежащей Музею изобразительных искусств им. А. С. Пушкина. См. выше, ч. II, гл. 2. . Проведя полгода по ту сторону Пиренеев, он написал рапсодию "Испания", и оркестр Ламуре включил ее в программу своего осеннего сезона. По просьбе Алины композитор сел к роялю. Живой и эмоциональный, этот толстый низенький человек играл всегда с большим темпераментом. Тем, кто видел его короткие мясистые пальцы, эта виртуозность казалась чем-то невероятным. Шабрие неистовствовал у рояля, кричал: "Олле! Олле!", все тело его плясало; весь во власти музыки, он извлекал из инструмента такое богатство звуков, что казалось - играет целый оркестр.