Григорий Волчек - Виктор Курнатовский

Какие это были времена, какие горячие споры! На студенческих сходках пели песни, за которые можно было угодить на каторгу. О чем только не спорили: о социализме и общине, живописи и революции, музыке и литературе. В этих спорах шаг за шагом рождалась истина. Усваивались правильные взгляды. В России начинала возникать революционная социал-демократия.

Жизнь Виктора Курнатовского целиком заполняли университетские лекции, чтение, дискуссии в прокуренных комнатах, тайные встречи с революционерами, нелегальные занятия в кружках с кадровыми питерскими рабочими.

Быстро, как-то незаметно прошли осень и зима 1887 года. Наступил март. И вот тогда в Петербургском университете произошло событие, изменившее судьбы многих его питомцев. Сначала вполголоса из одной аудитории в другую, затем открыто начала передаваться страшная весть: арестовали Ульянова, Генералова, Шевырева, Андреюшкина и других студентов. Им предъявили обвинение в том, что они готовили покушение на жизнь Александра III.

Темно-серые облака висели над крышами. Мокрый снег вперемешку с дождем падал на город. Торцовые мостовые покрылись скользкой кашеобразной массой. Ни зима, ни весна… Вечерело. Люди в грязном, засаленном платье замелькали на тротуарах — фонарщики обходили город, зажигая огни, тускло мигавшие в пелене снега и дождя.

В университете ярко светились окна актового зала. К широко распахнутым дверям, подняв воротники шинелей, группами и поодиночке спешили студенты. Сюда же одна за другой подъезжали пролетки, богатые кареты. Кучера и университетские служители помогали обрюзгшим, седобородым мужам науки выйти из экипажей. Все, от заслуженных профессоров до безусых первокурсников, чувствовали себя в этот день как-то неловко. У дверей толпились городовые и жандармы. Они бесцеремонно оглядывали с головы до ног каждого и, кажется, хотели не только увидеть, что находится в карманах, но и что таится в мозгу тех, кто переступал порог.

Актовый зал медленно заполнялся. Ректор университета Андреевский все время поглядывал то на часы, то на входивших. Он явно волновался: через несколько минут ему предстояло обратиться к собранию с речью. За зеленым столом уже заняли свои места важные сановники из министерства просвещения в синих вицмундирах с бархатными воротниками, попечитель Петербургского учебного округа. Сверкали звезды, пестрели орденские ленточки… Здесь собрался цвет российского просвещения.

Андреевский в зависимости от обстоятельств, как злословили студенты, то становился холопствующим либералом, то либеральствующим холопом. Ректор любил высокопарные речи, хлесткие слова о прогрессе, об университетских правах, о свободе преподавания, о привилегиях и реформах. Он искал популярности и в студенческой среде и у своего начальства. Короче, он был тем человеком, который пытался сидеть между двумя стульями. Трудная и неблагодарная роль. Многие знали, что Андреевский смертельно боится императорского двора, и, когда он разражался либеральными речами, не верили ни одному его слову.

Поднявшись на трибуну, Андреевский заговорил выразительно, взвешивая каждое слово, как опытный адвокат. Речь лилась плавно, гладко. Оратор любовался собой. Сидевшие за зеленым столом одобрительно покачивали головами в такт его речи.

— Прискорбные события последнего времени, — начал Андреевский, — заставили нас, господа, сегодня собраться здесь. Первого марта, пять дней назад, готовилось покушение на нашего возлюбленного монарха. Но провидение оградило его… Прискорбно думать, верить, тяжко говорить, что среди тех, кто готовился поднять руку на государя императора, были воспитанники и нашего университета, — оратор приложил платок к глазам. — Эти люди не пощадили своей alma mater, питавшей их живительными знаниями. Они забыли, что сами россияне, что Россия — их отечество…

Андреевский не назвал фамилий арестованных. Он пространно говорил о святом долге студенчества заниматься чистой наукой, а в дальнейшем — просвещением и не вмешиваться в политику. Студенты и преподаватели молчали. На неискушенных патетическая речь Андреевского произвела известное впечатление. Но революционно настроенные студенты сразу уловили в ней фальшивые ноты.

К концу речи главы университета среди сидящих в первых рядах произошло замешательство. Многие услышали, как кто-то отчетливо проговорил:

— Не терплю пошлых фарсов…

И тут же, во втором ряду, занятом профессурой, поднялся пожилой человек и направился по проходу между креслами к выходу. Попечитель округа, наклонившись к архиерею, который сидел рядом с ним за зеленым столом, прошептал: