Станислав Сенькин - Картонное небо. Исповедь церковного бунтаря

Бывало, я появлялся в подряснике «на людях», и обычно люди мне с интересом задавали самые разнообразные вопросы. Всегда интересно, чем живёт закрытое общество, будь то тюрьма, армия или монастырь. Больше всего мирских, в особенности мужчин, интересовало, как монахи и монахини усмиряют своё либидо. Большинство искренне заблуждается по поводу неосуществимости перекрытия этого природного канала, справедливо полагая, что семя накапливается в мошонке для того, чтобы изливаться, но искренне заблуждаясь насчёт того, что якобы невозможно каким-то образом повлиять на ситуацию. «Особо знающие» миряне говорили, что только педерастия или на худой конец «малакия», под чем они понимали мастурбацию, спасает изнемогающих от скопившейся спермы монашествующих. Что «между прочим все мы дрочим», как писал в своём стихотворении Бродский.

Я всегда упорно отрицал не только гомосексуализм, но и «малакию», ссылаясь на свой опыт и на опыт отцов. Как учил святой Феофан Затворник: «Найдите и прочитайте следующее место в первом послании св. Павла к Коринфянам: гл. 6, ст. 9. Что здесь названо: малакии, то есть ваше дело. Оно лишает Царствия. Следовательно, есть смертный грех. Блудная страсть здесь во всей силе – и удовлетворяется. Поразмыслите о сем. И положите конец сему делу. Оно иссушает, и преждевременную смерть причиняет. У иных способности расслабляет, здравомыслие и энергию подавляет, бывает причиною и умопомешательства. Блюдите себя!» Смысл тогда во всём этом монастырском делании, если оно в принципе невыполнимо?

И хотя малакия на самом деле обозначает не рукоблудника, а пассивного педераста (от др.-греч. µαλακός – «мягкий», «легко поддающийся давлению, сжатию», «эластичный», о человеке – «нежный, ласковый, слабый»), скажу, что даже рукоблудие считается в церкви чем-то страшным. Этот грех к смерти (то есть умирающий в этом грехе однозначно по православному учению попадает в ад), он относится к страсти блуда и нуждается в обязательном исповедовании. Причащаться, не исповедав рукоблудие, нельзя. А духовник для уврачевания страсти часто налагает епитимью – пост и поклоны. Поскольку в церкви довольно трудно находиться человеку, не верующему в эти каноны, адепты православной веры, тем более монашествующие, действительно терпят восстание плоти, подавляя похоть, и идут в вопросах секса против своего естества.

Отвечаю исходя из собственного опыта – угомонить основной инстинкт в монастыре всё-таки возможно, хотя и связано это с большим трудом. Благодаря посту, бдению, под чем подразумевается регулярный недосып, и тяжёлой физической работе организм сильно ослабевает и тратит свои скудные ресурсы на поддержание только основных функций. Человек подвизающийся ходит как собственная тень, тут уж не до секса. В некоторых монастырях дают специальный чай из успокаивающих основной инстинкт трав. Конечно, монашествующего, особенно если он тучной жизнерадостной природы, время от времени одолевает похоть. Но если монах умерен в еде или ест в основном мучное, мало спит и много молится, он способен подавить в зачатке всякую половую жизнь. Разумеется, идти на такие жертвы и искажения собственной природы может только человек идейный или же карьерист, точно знающий, ради чего, каких плюшек, он пыхтит в том или ином монастыре.

Но секс у монашествующих все же случается, как с идейными, так и с карьеристами. Это вовсе не распространено широко, как о том думают внешние, но он случается. Начну, пожалуй, как ни смешно это звучит, с секса «идейных».

Идейный монашествующий – это борец с собственными страстями. Лично у меня такой главной страстью – спарринг-партнёром в борьбе за собственную душу – являлся алкоголь. Сама «борьба» предусматривает не только победы, но и поражения. Для алкоголика это означает пытаться совладать с «пиянственной страстью», то есть заранее обречённый бой, потому что алкоголь – неотъемлемая часть христианской культуры. То есть тебя учат культурно выпивать, что для алкоголика в принципе невозможно. Главное православное таинство евхаристии – это принятие святого тела и крови Христовой, что по факту является смоченным в вине хлебом. К нему полагается ещё и запивка – так называемая «теплота», состоящая из вина с кипятком. Теплотой напиться, конечно, нельзя, но разбудить алкогольную жажду запросто. А когда напиваешься и побуянишь, значит, пал и оказался покорен страстью.

Разумеется, никто за алкогольные срывы по головке не гладил, и бывало, меня изгоняли за это даже из монастырей или понижали статус. Как любой алкоголик, я попадал в неприятные ситуации и переделки, порой на грани жизни и смерти. И вера держала меня в ежовых рукавицах, не давая раскиснуть или упасть духом. Если я каялся и не оставлял своего поприща – считался у монашествующих духовным борцом и даже почти героем! «Упал – встань», как любят говорить в монастырях. Кающихся в монастырях любят – это те самые идейные, на плечах которых громоздится всё религиозное здание. С блудом примерно то же самое. У самого меня проблем с блудными делами не было. Во-первых, по известной поговорке «рождённый пить – любить не может», а во-вторых – строгие посты, недосыпания, загруженность молитвами и работой действительно делают своё дело, и послушник может на время или даже навсегда подавить основной инстинкт.