Алоис Цвайгер - Кровавое безумие Восточного фронта

Мне начинало казаться, что идет нескончаемая охота, а я выступаю в роли дичи. И все же мне и еще десяти нашим солдатам удалось уйти. Мы двинулись за заходившим солнцем на запад. И всю ночь так и прошагали вместе.

Снова перед нами лежала охваченная огнем деревня. В воздухе отчетливо пахло горелым мясом, тленом, повсюду валялись винтовки, автоматы. Тем из нас, кто потерял личное оружие, было что прихватить с собой. Мы до сих пор надеялись пробиться к своим. Зная, что русские оттесняют их на запад, мы понимали и другое — что расстояние до нашей линии обороны с каждым днем увеличивается.

Весь этот район находился под полным контролем Красной Армии, русские были повсюду: в лесах, полях, селах, подкарауливая заблудившихся немецких солдат, чтобы тут же без долгих разговоров расправиться с ними.

Днем мы обычно отсыпались в укромных местах, а ночами продолжали идти. Ведь речь шла о жизни и смерти. Кроме постоянного страха нас донимали голод и жажда. Иногда нам везло — удавалось накопать немного картошки на крестьянских огородах или полях, пришлось попробовать и зерно прямо в колосьях. Пить приходилось из луж или речек. Так что понос и рези в животе стали для нас делом обычным.

9 июля 1944 года

Наступил последний день свободы, при условии, что выпавшие на нашу долю адские муки можно считать свободой. Незаметно передвигаться с каждым днем становилось все труднее и труднее.

Зайдя в лес, мы все расположились в куче хвороста. Однако сидеть в ней в такую жару было невмоготу. Ни еды ни питья. Приходилось переговариваться шепотом, потому что вокруг ежеминутно шныряли русские солдаты.

С наступлением темноты мы снова отправились в путь. Ноги мои были изодраны в кровь, ведь уже несколько дней я шел без сапог.

После странствования по полям и лугам часа в три утра вдалеке мы разглядели кусты и деревья. Там мы и решили укрыться на день. Кое-кто из нас, те, кто окончательно выбился из сил, стали поговаривать о том, чтобы сдаться русским в плен. Мол, все равно, шансов добраться до своих практически никаких.

Добравшись до этого небольшого лесного массива, мы вдруг услышали русскую речь. Русские солдаты уже давно наблюдали за нами. Мы тут же бросились на землю, но стрельбы не последовало. Тогда мы бросились в кусты и затаились там — жест чистого отчаяния. Русские, а их тут было не меньше роты, окружили нас на бронетранспортерах. Все, нас взяли в клещи. Ситуация создалась безвыходная.

Русский лейтенант, немного говоривший по-немецки, выкрикнул: «Товарищи! Выходите! Вам ничего не будет!» Выбора не было. Положив оружие на землю, мы все лихорадочно стали срывать с себя награды и знаки различия. Я с поднятыми вверх руками вышел первым, за мной и остальные.

Офицеры и солдаты навели на нас автоматы, и мы уже подумали, что сейчас они просто прищелкнут нас без долгой кутерьмы. Нас обуял такой страх, что ноги отказывались повиноваться. Нам ведь без конца твердили о жестокостях, творимых в отношении немецких пленных. У нас сразу же отобрали часы и сапоги. Впрочем, что касалось меня, отбирать было особенно нечего — сапоги мои остались бог знает где, а вот часики у меня изъяли. После этого нам позволили сесть на полянке. Мы попросили поесть и попить. Воду нам принесли, а вот насчет еды было сказано: «Нет!» Надо сказать, лейтенант был настроен вполне дружелюбно. Он даже пытался успокоить нас. «В советском плену вам будет хорошо».

Теперь на наших попытках прорваться к своим можно было ставить крест. Мы поняли это не сразу, а когда поняли, нас охватило безграничное отчаяние — наши судьбы теперь полностью зависели от наших «врагов».

Стоит мне сегодня вспомнить все свои три отступления — Курск — Орел в августе — октябре 1943 года, прорыв из кольца окружения под Черкассами в феврале 1944 года и наконец Оршу — Минск в апреле — июле 1944 года, постоянные бомбежки, обстрелы, не дававшие нам покоя танки, голод, грязь, вшей, истощение и то, что я в такой обстановке, невзирая ни на что, выжил, все кажется мне просто чудом.

А тогда мне предстоял путь в советский плен, неведомый, который, вполне вероятно, мог стать и моим последним. Ведь не столько бои, сколько именно русский плен внушал нам, солдатам, безотчетный страх.

Из исторических материалов более позднего периода я узнал, что из группы армий «Центр» в июне — июле 1944 года погибло 200 тысяч солдат и офицеров, включая и 10 генералов. Другие 85 тысяч, включая 21 генерала, оказались в плену, том самом русском плену, которым нас столько лет пугали.