Алоис Цвайгер - Кровавое безумие Восточного фронта

В понедельник после Пасхи меня пригласили на встречу в ресторанчик местные фюреры НСДАП Брандль и Хазельбауэр. Чтобы не прослыть противником режима, пришлось пойти. Нас было 15 человек отпускников, и нас вознамерились угостить на славу. Но, несмотря ни на что, настроение у меня было ни к черту, потому что я понимал, что уже очень скоро снова в окопы. Кроме того, я был всерьез обеспокоен судьбой брата.

Зашел я и к своему работодателю Марбахлеру в Бруннбахе. Надо было сходить — кто знает, может, больше и не свидимся.

Это было в пятницу 19 апреля. В Родельсбах приехала почтальонша передать мне телеграмму, в которой говорилось, чтобы я немедленно возвращался в войска. Прибыть надлежало в местечко Миллек под Краков.

Отец еще не вернулся с работы, он приехал только вечером в субботу — так что я и попрощаться с ним не смог. Мать была сама не своя — еще бы: один сын неизвестно, жив или погиб, другой отправляется на верную смерть.

На следующий день было горестное прощание с матерью и сестрами, они перекрестили меня на дорогу и наказали быть поосторожнее, чтобы вернуться домой живым и здоровым. С тяжелым сердцем я дневным поездом из Гросраминга через Чехию отправился в Польшу с отпускным свидетельством, дававшим мне право отдыхать еще целую неделю. Можно было, конечно, остаться и догулять эти дни, но местные наци наверняка были в курсе всего и тут же настучали бы на меня куда следует. Что-что, а язык у этих господ был подвешен хорошо, они готовы были вступить в любую человеконенавистническую организацию, тем более, что они палец о палец не ударяли, только вопили лозунги, призывы, да следили за своими односельчанами. А потом, как это обычно бывает, били себя в грудь — мол, мы что, мы ничего, мы — порядочные бюргеры.

Назад в безумие

В воскресенье в 10 утра я прибыл в Краков. Вскоре я встретил Кляйна и еще нескольких отпускников.

В вокзальной комендатуре нам было сказано, что 7-я батарея вчера отправилась куда-то на центральный участок. На военном грузовике мы добрались до Миллека, там располагался полигон. Штабная батарея как раз занималась разгрузкой всего необходимого. Шпис велел нам ехать вечером в направлении Минска. Меня и еще одного бойца отрядили охранять вагон — и здесь вовсю орудовали партизаны. Но отъехали мы по расписанию и добрались без происшествий.

Неподалеку от Минска мы остановились на какой-то станции. Я решил сходить забрать полагавшийся мне сухой паек. Но, выйдя из станционного здания, окаменел — поезд, оказывается, уже отправился! Без меня! Я стоял с этим пайком в руках, без оружия, без всего — все осталось в вагоне. Я всерьез испугался — я понимал, что ожидает тех нерадивых солдат, которые теряют оружие, — штрафная рота! А там шансы выжить — нуль! Несколько русских женщин, глядя на меня, от души потешались. «Ну и кретин же я!» — мелькнуло у меня в голове.

Примерно час спустя пришел поезд — паровоз, с прицепленными к нему вагонами. Я к машинисту, он оказался русским, направлялся в Минск и согласился подбросить меня. Вагоны были заняты отпускниками. Я рассказал им о своем приключении. Когда мы прибыли на следующую товарную станцию, я выскочил из поезда и увидел на соседних путях наш вагон, с разместившейся в нем штабной батареей. Бегом бросился к нему, вскочил в вагон и сразу же к себе в купе. Оружие, слава богу, на месте. У меня гора с плеч свалилась. Мои товарищи хохотали надо мной — мол, растяпа. Но все были довольны, потому что эта история, на мое счастье, закончилась благополучно.

26 апреля мы прибыли в Оршу. 7-я батарея как раз разгружалась. Мы с Кляйном доложили о возвращении из отпуска, и нас сразу же подключили к работе — разгружать снаряды. Работали мы несколько часов.

В 4 часа пополудни вдруг объявили воздушную тревогу. Появились русские самолеты и стали бомбить станцию. Но наши зенитчики открыли по ним огонь из 8,8-см орудий и прогнали их.

Когда стемнело, мы маршем отправились в Горки, это примерно в 40 километрах от Орши.

Несмотря на то что стоял конец апреля, погода была ужасная. Постоянный дождь, иногда и снег. Дороги в ужасном состоянии, понятно, что со всем этим мы сталкивались не впервые, но есть вещи, к которым просто невозможно привыкнуть. Вокруг были леса, откуда партизаны внезапно атаковали нас. Поэтому мы получили приказ открывать огонь без разбору и по гражданским лицам, приблизившимся менее чем на 20 километров к линии фронта. Мол, такие тоже считаются партизанами. В своих деревнях им не разрешалось покидать жилища с наступлением темноты.