Ричард Смиттен - Жизнь и смерть величайшего биржевого спекулянта

Теперь Ливермору нужны были деньги, чтобы восстановить прежнее положение, и они были нужны срочно. Эмоции, охватившие его из-за этого проигрыша, заставили его совершить еще одну ошибку, нарушить еще одно правило. Совершенно против всякой логики он хотел, чтобы рынок возместил ему его потери. Итак, он вернулся на рынок с желанием отомстить, но его способности заключать сделки были уже не те. Он был эмоционально разрушен. Вместо того, чтобы возвращаться на рынок, ему следовало уехать, чтобы восстановить эмоциональное равновесие. Но убежденный в том, что он великий трейдер, кем он являлся по всеобщему мнению, он вновь вернулся на рынок, потеряв последнее из того, что осталось от его ставки. Тогда он стал проводить операции в кредит и залез в долги людям, которые его поддерживали.

В конце концов, месяцы спустя, он все это подсчитал. Он был должен своим брокерам и кредиторам больше 1 миллиона долларов. Он потерял 3 миллиона долларов и еще миллион в придачу. "Ну и делец", - думал он про себя. "Вот это делец, хуже некуда".

Он был эмоционально искалечен, подавлен. Таким он стоял на путях в ожидании поезда в Чикаго. Он снова был разорен. Он планировал поехать в Чикаго в поисках брокерских контор, или чтобы выяснить, возможно ли заработать себе на жизнь в зерновых отделах биржи. Он был смущен и противен сам себе. Единственным, в чем он мог быть уверен, было то, что ему необходимо уехать из Нью-Йорка, что он и сделал.

В Чикаго Ливермор пережил глубокий эмоциональный срыв и сильную депрессию. Он изучал свой журнал сделок и впадал все в больший и больший ступор. Его последние операции после фиаско с хлопком были ошибочны, почти так же как у любого другого трейдера. Он заключал сделки неистово как азартный игрок, даже хуже, чем в юности. Его уверенность исчезла; он не мог восстановить душевное равновесие. Только за год до этого в своей брокерской конторе он мог легко заключать сделки по линии в 100 000 акций и больше, акциями на 10 миллионов долларов. Сейчас ему очень повезет, если он будет иметь дело с сотнями. Попав под влияние других трейдеров, он отступился от своих собственных методов заключения сделок, и был настолько выбит из колеи этими сокрушительными проигрышами, что его суждения сейчас не стоили и гроша. Хуже всего было то, что его дерзкая уверенность испарилась, уверенность в себе, которая нужна была ему, чтобы выжить. У него не было прежнего отношения:

"У меня получалось зарабатывать деньги прежде, получится и сейчас".

После нескольких месяцев отчаяния, Ливермор, в конце концов, набрался смелости, чтобы проанализировать свое поведение и попытаться определить, что именно он сделал неправильно. В конечном итоге ему пришлось противостоять человеческому фактору собственной личности, своим эмоциям и чувствам, которые он отрицал всю свою жизнь. Он знал техническую сторону рынка, но не знал своих эмоций. Почему он отбросил свои рыночные принципы, свои теории заключения сделок, с таким трудом доставшиеся ему законы на ветер? Его неистовое поведение разрушило его финансовую и духовную жизнь. Почему он так поступил?

В конце концов, он понял, что это было его тщеславие, его эго. Тот день, когда он держал судьбу рынка в своих руках, когда великий Дж.П.Морган попросил его прекратить играть на понижение рынка, оказался для него слишком большим испытанием. Этот выдающийся успех, когда он заработал больше 1 миллиона долларов за один день, потряс его до глубины души. Не то, чтобы он не мог пережить провал - он переживал провалы всю свою жизнь - он не смог справиться с успехом.

Теперь он осознал, что с успехом так же тяжело справиться, как и с провалом. И то, и другое может разрушить человека. В Чикаго он получил небольшую ставку, занятую у знакомого брокера, который знал о способности Ливермора наращивать комиссии и благосостояние.

Но его беды на этом не закончились.

Много лет спустя Ливермор вспомнит эту историю в разговоре с Эдом Брэдли, поздно вечером в баре в "Бич Клаб", после того как Брэдли спросит его, каким был самый неприятный случай, когда-либо пережитый им в начале его работы на Уолл-Стрит: позднее он повторит то же самое своему сыну Полу.

"Вскоре после того, как я приехал в Чикаго, месяца через три, я получил телеграмму с предложением вернуться в Нью-Йорк. Она была от моего друга, назовем его Фред, управляющего большим брокерским домом. Я позвонил Фреду, и он сказал мне: "Джей Эл, тебе стоит вернуться в Нью-Йорк. Тут кое-кто хочет с тобой поговорить".