Русские вообще легко теряют материальные ценности. Я думаю, много легче, чем люди Запада. Помню, как председатель Пензенской земской управы, молодой образованный помещик Ермолов (родственник знаменитого генерала Ермолова) на большом митинге, когда большевики и меньшевики стали с мест перебивать его речь демагогическими криками: “Ну, а как же с вашей землей?!”, — ответил презрительно: “С моей землей? Знайте, господа, что не унижусь участвовать в общей давке, подбирая падающие яблоки. Была земля, теперь не будет — только и всего”.
И те же злорадные выкрики были на одном из петроградских митингов, когда выступал председатель Государственной Думы М.В.Родзянко. “А вы нам лучше скажите, как вот с вашей землицей-то?!” — “Как Учредительное собрание решит, так и будет”, — ответил Родзянко. Как все здравомыслящие люди, он прекрасно понимал, что в России все помещичьи, казенные и удельные земли перейдут к крестьянству. И никакого “сопротивления” у имущих это не вызывало.
Помню, в Пензе в эти окаянные дни я встретил Ольгу Львовну Азаревич (по первому мужу кн. Друцкую-Сокольнинскую, урожденную кн. Голицыну). Она потеряла все, случайно не осталось даже денег в банке. А терять было что: имение Муратовка в три тысячи десятин, винокуренный завод, овцеводство, множество лошадей, коров, всякого добра в доме. Все расхищено, разграблено. Лишь кое-какие ценные картины успела передать в музей Пензенского художественного училища, чтобы не погибли. Но в отчаяние от всего этого О.Л. не пришла. “Ну что ж, — сказала она, — Бог дал, Бог и взял”. Я не думаю, чтобы Господь Бог мог когда-нибудь заниматься раздачей латифундий и уж особенно отобранием их руками остервенелых, одичалых, пьяных солдат. Но такая несвязанность благами земли, по-моему, прекрасна. И это очень русское чувство, я наблюдал его у многих имущих. Русские нетвердо прикреплены к земле. “Я знаю, я знаю, / Что прелесть земная, / Что эта резная прелестная чаша / Не более наша, / Чем воздух, чем звезды…”, — писала Марина Цветаева.
В эмиграции, в Ницце, Ольга Львовна держала крохотную столовую для русских же эмигрантов. День-деньской работала, ходила на базар, готовила обеды, ужины для столовой. В Ницце и скончалась в преклонном возрасте. У Марины Цветаевой есть чудесные строки, посвященные А.А.Стаховичу:
Хоть сто мозолей — трех веков не скроешь!
Рук не исправишь — топором рубя!
О, откровеннейшее из сокровищ
Порода! — узнаю тебя!
Как ни коптись над ржавой сковородкой
Все вкруг тебя твоих Версалей тишь.
Нет, самою косой косовороткой
Ты шеи не укоротишь…
Никогда от Ольги Львовны никто не слыхал какой-то жалобы, каких-то ламентаций о былом “сребре и злате”, хотя его было избыточно. Но в ее жизни, как и у многих других, было и нечто иное, что всегда много дороже “злата” и “сребра”.
Подпольщики-большевики, в октябрьские дни захватившие власть над Россией, в большинстве своем носили псевдонимы: Ульянов-Ленин, Бронштейн-Троцкий, Джугашвили-Сталин, Радомысльский-Зиновьев, Скрябин-Молотов, Суд-рабс-Лацис, Баллах-Литвинов, Оболенский-Осинский, Гольд-штейн-Володарский и т. д. По-моему, в этом есть что-то не случайное и страшное. Тут дело не только в конспирации при “царизме”. Псевдонимы прикрывали полулюдей. Все эти заговорщики-захватчики были природно лишены естественных, полных человеческих чувств. О полноте чувства жизни хорошо у Пастернака говорит Живаго: “Человек рождается жить, а не готовиться к жизни. И сама жизнь, явление жизни, дар жизни так захватывающе нешуточны…”. Жизни псевдонимов были вовсе не жизнью людей. Их жизнью была исключительно — партия. В партии интриги, склока, борьба, но главное — власть, власть, власть, власть над людьми. Ктопрочтет книги бывшего большевика Н. Валентинова “Встречи с Лениным” и “Малознакомый Ленин” или книгу дочери Сталина Светланы Аллилуевой “Только один год”, увидит разительное сходство октябрьских “псевдонимов” с “Бесами”. Для меня эти “псевдонимы”, эти вульгарные материалисты были получудовищами.
Хорошо сказал о деле псевдонимов — о так называемом “коммунизме” — А.И.Солженицын в речи в Америке: “Дело в том, что суть коммунизма — совершенно за пределами человеческого понимания”. И еще лучше пояснил это И.Шафаревич: “Социализмом движет инстинкт смерти”. Но вся эта правда была сказана двумя замечательными людьми через шестьдесят лет после начала дела псевдонимов. В декабрьские же дни 1917 года эта “смерть” неосознанно ощущалась мной в странной и страшной тревоге — псевдонимы несли и физическую смерть множеству людей, и духовную смерть исторической России. “А на Россию, господа хорошие, нам наплевать!”, — сказал псевдоним № 1 Ленин, и всем подручным ему псевдонимам на Россию было действительно “наплевать”. Многие из них к России кроме ненависти ничего и не питали.
Читать дальше