Вадим Кирпиченко - Разведка - лица и личности

Оганьянцу приходилось добывать информацию на суке — столичном базаре. Тут тебе и политика, тут тебе и экономика, тут тебе и сплетни о том, что происходит во дворце, какие страсти разыгрываются в королевском гареме и как себя чувствует сам имам Ахмед!

Поскольку в Таизе при каждом более или менее солидном доме (в йеменском понимании) положено было иметь охранника-привратника, то Саша приучил своего стража каждое утро рассказывать ему городские новости. Ну и, конечно, кое-что перепадало от встреч с немногочисленными дипломатами.

Короче говоря, информационных телеграмм из Йемена было мало, и Сашу вызвали «на ковер» к начальнику разведки Александру Михайловичу Сахаровскому. Последний, занятый противоборством с США, ФРГ и другими китами, естественно, не проникал своим взором в королевский Йемен и решил послушать Сашу и повысить его коэффициент отдачи. Обычно на такие беседы отводилось минут 15–20. Но вот проходит час, другой, из-за двойной двери начальника ПГУ все время слышится хохот обычно редко улыбающегося начальника разведки — это Саша живописует йеменскую действительность, все представляя в лицах. При этом еще и показывает снимки врагов королевства с отрубленными головами (казнь совершалась публично на самой большой площади Таиза, иногда в присутствии самого имама Ахмеда).

После аудиенции Александр Михайлович сказал начальнику отдела:

— Ну, что ты там говорил, что Оганьянц не дорабатывает? Все бы так хорошо знали обстановку в стране пребывания, как он. На все мои вопросы он дал самые исчерпывающие ответы!

Отделы, которые занимались разведработой на Востоке и в Африке, были сосредоточены на девятом этаже здания на Лубянке. Между сотрудниками этих отделов существовало своего рода корпоративное единство. Почти все они работали в тяжелых климатических и даже антисанитарных условиях, жили в примитивных квартирах без удобств, и это давало им право сознавать себя тружениками, знающими почем фунт лиха.

И когда в нашем коридоре раздавались взрывы хохота, можно было смело выходить из служебного кабинета и говорить деланно строгим голосом: «Александр Александрович, кончай разлагать молодежь и рассказывать басни про разведку!»

Все это было в прошлом. Два известных мне поколения Оганьянцев закончили свой земной путь. Сначала безвременно скончались родители, потом, очень рано, жена Саши Мария Васильевна, а потом и он сам. Тяжелый и скоротечный рак скосил его в 1995 году.

Метастазы быстро проникли в мозг, и Сашу странным образом зациклило на личности Сталина. По всей квартире он развесил его портреты и, как бы внезапно пробуждаясь из состояния небытия, вдруг начинал горячо говорить о мудрости, гениальности и дальновидности вождя, оправдывая всю его деятельность и последними словами ругая Хрущева, осмелившегося выступить с критикой своего учителя и «вождя всех времен и народов». В этих высказываниях чувствовалась уже явная ненормальность, и слушать все это было просто тяжело.

На поминки собрались родственники, друзья по институту, разведчики и после двух—трех грустных тостов стали вспоминать Сашу живого, обаятельного, остроумного, его рассказы, случавшиеся с ним истории. Послышался смех, который переходил иногда в хохот, и создалась не совсем траурная ситуация. Какой-то дальний армянский родственник, который толком-то и не знал покойного, сидел все время с очень кислым лицом и вдруг заговорил: «Я ничего не понимаю… Человек умер, а здесь люди смеются… У нас в Армении так не принято. Сначала надо выпить отдельно за светлую память отца, потом за светлую память матери, Существует ведь порядок поминания…»

Пришлось вносить ясность в существо вопроса и объяснять родственнику, что нет ничего плохого в том, что хорошего, веселого и дарившего людям радость человека поминают именно таким образом, и кавказские обычаи тут ни при чем.

И еще одно воспоминание о Саше. Иногда, переступив порог своей квартиры, я слышал, как моя мать радостно сообщала: «Звонил Саша Оганьянц, сказал, что сегодня зайдет. Уж он-то расскажет много интересного. Как я люблю, когда он приходит».

8 августа 1994 года скончался мой друг и друг многих моих товарищей генерал-майор Дмитрий Иванович Якушкин — руководящий работник разведки и прекрасный американист. В разведке Якушкина любили, несмотря на то, что иногда он яростно распекал подчиненных. В этих выволочках не было ни грубости, ни ярости, ни, тем более, какого-то злопамятства. За глаза его ласково называли Димой, несмотря на генеральское звание и высокое служебное положение начальника отдела США.