Михаил Державин: Я везучий. Вспоминаю, улыбаюсь, немного грущу

Иногда к нам приходила папина тетя, Варвара Степановна. Папа ее называл тетя Варя, и мы, естественно, тетя Варя. Это была добрая-предобрая пожилая женщина небольшого роста. И когда она к нам однажды пришла (мне было два с половиной года, Анечке — год) и начала говорить: «Ой, вы, мои малюсенькие, ой вы, мои хоросенькие, ой вы, мои детишечки…», я грозно на нее взглянул и заявил приказным тоном: «Тетя Вар-р-ря, не сюсюкайте!»

В общем, мы с сестрой выговаривали все буквы четко-четко. Когда мне было четыре, папа репетировал фельдмаршала Кутузова в спектакле «Фельдмаршал Кутузов». И вот мы с Аней в подушках-думочках делали вмятины на углу и надевали как треуголки — ну как же, Наполеон и все такое. Я был, естественно, Кутузовым, однажды Анна, не успев выйти из образа Наполеона, села на горшок. Я вокруг нее бегаю: «Ну, Наполеон! Ну что ты так долго?!.. Я же должен читать монолог». Потом мама смеялась — предлагала отцу эту сцену в спектакль добавить.

Мы очень любили нашего дедушку, маминого папу, Ивана Алексеевича Дроздова, он занимал очень ответственную должность — был начальником Первого водопроводного участка города Москвы. Всю войну он пробыл в Москве, потом получил орден Великой Отечественной войны I степени, самый высокий. Водопровод тогда был важнейшим гражданским объектом, нельзя было допустить диверсий, каких-то повреждений, взрывов или отравлений. При этом он оставался потрясающей доброты человеком, и когда дедушка к нам приезжал, это всегда была неописуемая радость для меня и для Анны, мы его обожали совершенно.

А надо сказать, дедушка наш был высоченного роста, с роскошной темной шевелюрой, буквально без единого седого волоса, и только усы его были белоснежными. Вот такая отличительная черта нашего дедушки, больше я такого в жизни не встречал.

Только однажды случился конфуз.

Как-то его подчиненные в неофициальной обстановке сказали ему: «Иван Алексеевич! Ну что же такое, вы такой моложавый мужчина, ни одного седого волоса нет, а усы седые. Даже как-то странно. Может, вам усы покрасить?» И решил дедушка покрасить усы. В радикальный черный цвет. Совершив эту манипуляцию, приходит к нам. Мы с Аней остолбенели, когда увидели знакомого нам человека, но без милых и родных белых усов, а с совершенно черными. Аня подняла скандал! «Это не наш дедушка!» А он называл нас так: меня — «милок», а Аню — «милка». «Милк, ну что ты, ну это же я!» — «Не-е-е-т, это не наш дедушка!» И у нее была истерика, и всей семьей ее успокаивали.

Я вместе со всеми увещевал Аню: «Да чего ты? Это тот же дедушка, просто другие усы…» — «Нет, нет, нет!» — Она не шла ни на какие компромиссы, «такого дедушку» не принимала.

Дедушка был так расстроен, что потом вытравливал эти свои черные усы перекисью водорода, чтоб скорее они посветлели. Он очень долго у нас не появлялся — ему было ужасно стыдно, что его не признает родная внучка…

Дед меня, конечно же, любил. Звал он меня нараспев, подчеркнуто уважительно: «Миха-а-алыч!» Как-то спрашивает меня трехлетнего: «Михалыч, ну что ж ты такой грустный сидишь?» А я, видимо, уже в каком-то образе актерском, отвечаю, повесив голову: «Меня все бьют». Дедушка опешил: «Как? Кто ж тебя бьет? Мама тебя бьет?» — «Бьет…» — «И папа тебя бьет?» — «Бьет…» Не знаю, почему я так ответил, но все потом мне это припоминали со смехом. Дедушка: «И Анечка тебя бьет?» — «Бьет…» — «Скажи-ка, Михалыч, а дедушка тебя бьет?» — «Бьет…» — «Ну-у-у, Миха-а-алыч!» Тут уж дедушка развел руками. Конечно же, он знал, что и шлепка ни разу в жизни мы не получали, что нас родители воспитывали только словом.

«Как-то раз нам здорово попало. Точней, попало мне. Из-за кого бы вы думали?… Правильно. Конечно, из-за Мишеньки.

Это было в эвакуации, в Омске. Мы жили в огромном деревянном доме. Там, кроме нас, жило много всяческих семейств, а так как кухня была в этом доме большая, там все по очереди нагревали воду и мыли детей. Нас с Мишкой мыли в корыте, рядом стояло ведро, чтобы мыльную воду туда сливать. Так вот, в тот день мама выкупала первым Мишку, надела на него все чистое — штанишки, рубашечку, носочки. И стоял он весь намарафеченный, этакий красавчик-ангелочек. Следующей должна была купаться я. Когда мама сливала воду, Мишка стоял, смотрел. Мама даже комментировала ему свои действия: «А сейчас я Анечку буду купать так же, как тебя».