Игорь Шелест - С крыла на крыло

Как врачи при пациентах говорят на латыни, так и ученые употребляют язык букв. Когда им становится мало двух алфавитов - латинского и греческого, - в ход идут прочие значки, вроде черточек, точек, крестиков, хвостиков. Получается совсем недурно: "Омега с чертой", или, скажем, "Большая сигма с хвостиком".

Цифры употребляются не часто. Обращение к цифрам, вероятно, расценивается как недостаток лексикона.

Слушая такую речь, можешь оказаться в затруднении: как школьник на уроке английского языка, так и тянет заглянуть в словарь.

Впрочем, все дается практикой. Иным так удавалось освоиться в этой сфере - овладеть и бегло говорить на языке букв, что нелегко было отличить дерзновенного последователя Икара от мудрого пифагорейца.

Одно время среди наших ученых появилось мнение: чем меньше умудрен летчик, тем лучше, тем он смелей. Словом, пусть летает, как птица, не зная о подъемной силе.

Так тоже можно. Только это иная смелость. Смелость бегущего по доске с повязкой на глазах. Разумеется, нелишне бы знать - доска не на земле, а переброшена через ручей.

Итак, в один из напряженных дней комната № 206 просто пылала. Не мудрено: вчера в отчаянном полете Василий Комаров с Сергеем Анохиным напали наконец-то на то, что искали все. В общем ничего хорошего. Но знаете, как бывает трудно и как важно установить правильный диагноз!

Словом, поймали они ЭТО на горке с разгоном. Ученые так и предполагали: проимитировать порыв на горке - другого пути нет.

Машина вздыбилась вверх носом, и Комаров как левый пилот - в этом полете командир - уже толкнул штурвал вперед, собираясь выводить... И тут оба переглянулись: такого еще не было! Штурвал от себя, а машина дерет нос в небо.

Василий даже присвистнул и, упершись в штурвал двумя руками, крикнул:

- Серега, дави вперед!

Анохин машинально ухватился за рукоятки. Секунды поползли, будто кончается завод пружины...

Пока была инерция, машина вонзалась куда-то в синь, не за что было уцепиться взглядом - вокруг нет ничего! Солнце осталось где-то там, и небо в клетке фонаря как бы смазано гладко-гладко одной лазурью: ни слезинки, ни промоины. Только муха на стекле чернеет. Обалдела, не сучит лапками, застыла недвижно. Но тут не до нее.

Невольно побежишь взглядом к приборам. Благодарение тому, кто удосужился сюда, в эту тесноту приборного "иконостаса", установить еще и "авиагоризонт" от истребителя: планочка взвилась и показывает, что хвост провис градусов под сорок!

Но быстро гаснет скорость, и машина, словно задумавшись, резко проваливается вниз. Дыхание летчиков перехватило, живот в плену ремней, а руки впиваются в рога штурвала. Полоска неустойчивости, в которую удалось угодить на секунды, бесследно исчезает. Будто ее и не было. Даже не верится.

Рули опять ожили, и самолет сыпанулся так, что, не привяжись летчики, быть бы им головами в потолке. Теперь вместо бездонной синевы откуда-то вывернулась на них лоскутным одеялом земля. Будто выгорела под лучами солнца и подернулась туманной дымкой.

Разменяв пару тысяч метров высоты на добрый куш скорости, Василий мало-помалу подтянул горизонт штурвалом на себя, подвел его далекую пелену к середине стекла и замер. Муха на стекла тоже пришла в себя и двинулась вперед.

Летчики переглянулись. Комаров говорит:

- По-моему, ОНА... "Ложка".

Анохин:

- Похоже... А вдруг не записали? Ты включил приборы?

- Спрашиваешь...

- Слушай, а все же... Может, еще разок?.. - говорит Сергей.

Василий молчит. Глаза сами по себе обшаривают приборную доску, будто ищут, за что уцепиться.

Но стрелки на удивление спокойны: обороты, температуры турбин, давление, скорость, высота - все на привычных глазу местах.

Комаров медлит. Ему что-то не хочется пробовать ЭТО снова. Сознание мозолит цветной кадр: нос машины лезет на стену, а рули как тряпки - словно перебиты тяги.

Но ведь надо... "Семь бед - один ответ". Он смотрит на Сергея.

- Тебе все мало... Настоящий Билли Бонс. Черт с тобой, пошли.

Остаток дня и часть ночи пришлось корпеть над лентами записи. Техники ушли домой под утро, а оба ведущих инженера - Снешко и Щитаев - тут как тут.

У нас ведущий... с чем бы его сравнить? В шутку, конечно... Как штырь антенны: все принимает на себя, не устает, довольствуется малым и излучает.

Вчера условились собраться к девяти. К началу дня должны быть готовы графики полета Комарова и Анохина. Так и есть: вот они на столе у Калачева. Все в сборе - свои "устойчивисты" и трое из соседей.