Игорь Шелест - С крыла на крыло

"Что за черт?.. Может, скорость ему нужна побольше. Прибавлю еще десять-пятнадцать километров".

И опять пошел на разгон. Но резкие броски планера только усилились; его закручивала неведомая сила.

Петли, как известно, заканчивают в том же направлении, что и начинают, а здесь он вывел планер совсем в другую сторону, снял с себя шлем, вытер пот и твердо решил: "Здесь что-то не так!.. Надо обдумать на земле, а пока - хватит!"

В остальном полет проходил совершенно нормально, и, приземлившись, Хапов рассказал инструкторам все, что заметил в поведении "летающего крыла", и особенно подробно остановился на петле.

Следующим должен был пойти в облет инструктор Абросимов, способный, но самоуверенный пилот. Валентин предупредил его не делать петель до консультации.

- Хорошо, - охотно согласился Абросимов и пошел в воздух.

Набрав достаточную высоту, Абросимов - это было хорошо видно с земли - отцепился над "Т" и, не успел самолет как следует отойти, тут же ввел планер в крутое пикирование, а затем пошел в петлю. Картина была вся как на ладони. Планер как-то застыл в положении на спине, перевернулся через крыло, юркнув носом, и быстро заштопорил. Вращался он почти плоско, напоминая падающий кленовый лист... В такт виткам поблескивал фюзеляж. Он падал, сносимый ветром к железной дороге. Кто-то сказал как бы про себя: "Плоский штопор..."

Слово это страшное. Все невольно засуетились: "Не выходит!.. Не прыгает!.. Ниже!.. Ниже!.."

Хапов зачем-то считал вслух витки:

- Тридцать три, тридцать четыре... тридцать девять...

Еще несколько секунд, и, продолжая штопорить, планер скрылся за деревней в районе железнодорожной платформы. Упал, сомнения не было, да еще на рельсы, - так казалось издали. Все бросились туда что было сил...

Он лежал метрах в ста от железнодорожного полотна. Только что прошел поезд, и вокруг собралось много любопытных. Умиротворенный планер лежал на земле и с виду как будто был невредим. С поездом приехали начальник школы и комиссар. Планер будто подгадывал встретить их с неба.

Ко всеобщему удивлению, Абросимов остался цел. Сильно испугался. Стоял перед начальством дрожащий, словно все еще между жизнью и смертью.

Оказывается, при постройке планера были допущены отступления - не выдержана так называемая "крутка" крыла, - и ждать от него иного поведения на петле было нельзя. За самовольство Абросимову досталось, конечно.

История тем любопытна, на мой взгляд, что в какой-то мере отвечает на вопрос: всякий ли смелый летчик может стать испытателем?..

В дождь вся природа плачет. И самолеты тоже. Особенно печальным мне показался этот, на краю аэродрома. Я обратил на него внимание, проезжая на "козле" вдоль рулежной дорожки. Четыре крестовины винтов, тусклый блеск дюраля. Ветер рвет брезент, и мокрый угол его хлещет самолет по шее. С передних стекол, как из глазных впадин, струится вода...

Давно снят с него технический состав, не видно и охраны.

Войдя в летную комнату, я сказал Хапову:

- Там, у колючей проволоки, я видел твою "восьмидесятку". Плачет.

Валентин хмыкнул:

- Пусть плачет, с ней уже все.

- Вот как?

Он спросил лукаво:

- В каком ухе звенит?

- В левом, - улыбнулся я.

- Правильно. Дай закурить.

- А как же с ней, - не унимался я, - с "восьмидесяткой"?

- Упустила время. Понимаешь, ей уже на пятки наступали стреловидные крылья, турбовинтовики...

- Ясно, - говорю, - теперь ей только на погост... А как летала?

- Недурно. Мы с Сашей Ефимовым даже привыкли к ней. А поначалу Федор Федорович Опадчий страшно чертыхался, прилетев с того маленького аэродрома впервые.

- Я что-то слышал, будто там проморгали жуткую переднюю центровку?

- Но в этом разобрались, когда закатили в ангар и взвесили... После нам пришлось возить в хвосте сорок пять чугунных чушек, по двадцать кило каждая.

Я присвистнул:

- Чуть ли не тонну мертвого груза!..

- С ними стало нормально: определили и скорость, и высоту, и дальность. Но не помогло. И реверсивные винты не помогли. Выбилась из графика истории "восьмидесятка".

Как-то при заходе на посадку я заметил: "восьмидесятки" на прежнем месте нет.

Дверь из раздевалки в летную комнату была открыта, и я оттуда сразу крикнул Хапову:

- Послушай, твою "восьмидесятку", должно быть, украли... Ее там нет...

Валентин улыбнулся, не поднимая глаз. Зато его партнер по шахматам не выдержал:

- Украли бомбовоз!.. Звучит неплохо...

Хапов спросил:

- Пойдешь обедать?

- Разденусь, заполню полетный лист.