Гарри Каспаров - Безлимитный поединок

Перед матчем в Севилье произошла очевидная перегруппировка сил. Госкомспорт и часть руководящих работников, до поры до времени относившихся ко мне терпимо, с начала 1987 года резко изменили свое отношение. Причина этого понятна: выступив в Дубае против избрания Кампоманеса, я стал первым советским спортсменом, который осмелился открыто нарушить директиву Госкомспорта. Дальше — больше: через три месяца, на XVIII съезде профсоюзов, я с трибуны Кремлевского Дворца съездов заявил о необходимости введения в стране профессионального спорта как единственного способа спасти от развала советское спортивное движение. Тем самым я выступил против официальной позиции Госкомспорта, который категорически отрицает возможность введения статуса профессионального спортсмена в нашей стране. Речь шла о предоставлении законных прав спортсменам, находящимся в унизительной зависимости от спортивных чиновников, а в более широком смысле — о ликвидации государственной монополии на личность. Сейчас это многими уже воспринимается спокойно, но на том этапе перестройки высказывание подобных мыслей немедленно прибавило мне недругов в аппарате управления.

В ФИДЕ тоже поняли, что надеяться на мое мирное сосуществование с Кампоманесом бессмысленно.

Таким образом, открытие второго фронта в шахматах и в спорте привело к созданию мощной коалиции, участники которой считали необходимым как можно быстрее остановить «разрушительную деятельность» Каспарова.

Наверное, психологически матч в Севилье оказался для меня наиболее трудным из всех четырех поединков с Карповым. Хотя на первый взгляд такое утверждение выглядит парадоксальным. Ведь позади были и запредельные нагрузки первого матча, когда в течение двух месяцев приходилось выходить на сцену под угрозой последнего поражения, и ни с чем не сравнимое эмоциональное напряжение второго матча, когда цель стала так обжигающе близка, и потрясение на финише матч-реванша в Ленинграде после истории с Владимировым.

Тем не менее Севилья стала для меня самым тяжелым жизненным испытанием. Одних терзаний в ночь между 23-й и 24-й партиями хватило бы на весь матч. У меня до сих пор такое ощущение, будто я заглянул в бездну. Довольно хорошо изучив своих противников, я ничуть не сомневался в том, что их не удовлетворит чисто шахматный триумф. Весьма вероятно, что на случай победы Карпова у них был заготовлен план, как публично расправиться со мной. И дело тогда не ограничилось бы серией залпов, произведенных рядом газет в начале 1988 года, а вылилось бы в масштабную кампанию против меня. К счастью, этого не случилось — титул чемпиона мира уберег меня от самого худшего…

Но не только, а точнее — не столько, мрачные мысли о собственном будущем угнетали меня в ту страшную ночь. В конце концов, вырываясь «за флажки», я отчетливо сознавал, чем может грозить лично мне конфронтация с могущественным аппаратом. Но я не мог не думать и о тех, кто, поверив в меня, активно включился в борьбу за перемены в шахматном мире. Вернись Карпов на престол, ростки нового будут безжалостно затоптаны, а сторонников реформ ожидает примерное наказание. События минувшего года одно за другим всплывали в моем сознании, а я все не мог понять, как, имея громадный опыт единоборств на высшем уровне и убедительно победив в двух последних матчах, я вновь, как и три года назад, оказался на краю пропасти…

Я до сих пор убежден, что моего шахматного превосходства перед севильским матчем было достаточно для победы. Однако реализовать его я не смог. Объяснение нужно искать вне шахмат, и в первую очередь — в моем тогдашнем психологическом состоянии. Победа в матч-реванше в какой-то степени разоружила меня. Выигрыш казался окончательным, а следующий матч с Карповым — не столь уж очевидным: ему предстояло еще играть с Соколовым. Кроме того, промежуток между матчами составлял почти год.

К сожалению, отпущенное время мне не удалось использовать плодотворно для шахматной подготовки. Пожалуй, на сегодня я могу считать тот год самым безликим в творческом отношении.

Помимо борьбы со спортивной бюрократией была масса других важных и интересных дел: работа в детской шахматной школе, попытка организации совместного советско-английского шахматного издательства и шахматного журнала, содействие компьютеризации в нашей стране — например, создание Московского детского клуба «Компьютер», президентом которого я являюсь и где все работают исключительно на общественных началах. Только за первые два года деятельности клуба в нем прошли обучение более 500 детей в возрасте от шести до шестнадцати лет. Из каждой зарубежной поездки я привожу ребятам программы и дискеты; регулярно подписываю клуб на иностранные компьютерные журналы. Кстати, именно отсюда по телекоммуникационным линиям связи передавались ходы первого в истории сеанса «Звездных шахмат» (с центром в городе Канн), в котором я играл одновременно с десятью городами планеты.