Евгений Фокин - Хроника рядового разведчика. Фронтовая разведка в годы Великой Отечественной войны. 1943–1945 гг.

Идем, придерживаясь взятого направления по компасу. Темно, жутковато. Над головой все отчетливей проступает алмазная россыпь звезд. Идем вдоль пологого склона, в двух-трех местах пересекаем балки. Когда спустились в следующую балку, углубясь в расположение противника километров на пять, Дышинский решил, что мы находимся в районе Лиховки, где нам и надлежало брать «языка».

Чувствуем, сверху по балке тянет вкусным, домашним. Приятно защекотало в носу. «А не мешало бы и перекусить, — поводя носом, делился Канаев. — По-видимому, где-то поблизости немецкая кухня». Как ни старался Сидоркин отогнать от себя эту мысль, она настойчиво его преследовала. Да и как не появиться таким мыслям, коль все, что было с собой из съестного, давно съедено.

Лежим, кажется, вечность. Сырость от мокрой травы проникла сквозь брюки и леденит бедра, колени. Ждем. По всему телу пробегает дрожь, оно одеревенело и почти потеряло чувствительность. Холодно и Дышинскому. Но он знает, что командиру нельзя расслабляться. Сейчас важно волю, выдержку группы, уверенность в успехе операции сохранить до конца. И это во многом зависит от командира. Смалодушничал — успеха не жди.

«А ведь где-то здесь под пологом темноты идет напряженная работа, — размышлял комвзвода, — противник подтягивает резервы, уплотняет боевые порядки». Думал и Сидоркин. Он ставил себя на место командира: «А смог бы я вести группу? А куда вести? Сколько надо пройти? Где остановиться и ждать?»

Это только со стороны просто: пошел Дышинский с группой и привел «языка». За успехом стоит глубокое знание поведения врага, интуиция, выдержка, анализ складывающейся обстановки. А пока командир, как и все, тоже нервничает, часто облизывает сухие губы, — несмотря на холод, очень хотелось пить!

Взводный думал, как лучше выполнить задание, добыть ценные данные, вскрыть коварные замыслы фашистов. Он сейчас жил одним этим желанием. Все его мысли и чувства были нацелены только на захват «языка». Он по-прежнему вслушивался в настороженную тишину ночи. Мучительная мысль — куда вести, где будет успех, — не давала ему покоя.

А запахи съестного беспокоят. «Опять эта чертова кухня», — в сердцах подумал Дышинский. На кухни нам везло. И он припомнил. Неделю назад, наступая с пехотой, вошли в небольшое село. Было раннее утро. Стрелковая цепь ушла вперед, а мы по приказу комбата отклонились к ручью и продвигались вдоль околицы. И вот здесь, при выходе из села, под развесистой вербой обнаружили немецкую кухню. И тоже по запаху. Подошли. Осмотрелись. Вокруг — следы поспешного бегства фрицев. Канаев — тут как тут. Открывает крышку котла, нюхает. Подходим и поочередно нюхаем мы. Аппетитно пахнет гороховым супом. Порывшись в ящике, Юра извлекает черпак, котелки, потом с шутками и прибаутками натягивает на голову поварской колпак не первой белизны и, обращаясь к нам, предлагает:

— Подходи, ребята! Завтрак готов!

А «ребята» ходят вокруг и не изъявляют никакого желания, боятся — где гарантия того, что пища не отравлена? Коль никто не подходит, Канаев принялся основательно изучать пищеблок в целом. Вскоре он, как кудесник, из-под котла извлек большой противень с жареным мясом. От обилия съестного, от щекочущих ноздри запахов у нас уже текут слюнки. А Юра по-прежнему нас подзадоривает. Дает понюхать. Но к мясу никто не притрагивается. Дышинский тоже мнется, не решается, и все молча следуют его примеру.

— Не хотите — не надо. Мне больше достанется. Но я не жадный, готов с вами от души поделиться, — подшучивает Канаев над нами. — Пратасюк! Ваня! Где ты? Не стесняйся! Здесь все свои — составь компанию!

Но мы по- прежнему с опаской посматриваем на съестное, а некоторые уже по лезли в карман за махоркой.

Юра берет финкой с противня солидный кусок мяса, нюхает, улыбается, откусывает и начинает аппетитно жевать. Он ест, посмеивается, а мы на него смотрим и переминаемся с ноги на ногу.

— Товарищ младший лейтенант, прошу! Наконец, Канаев не выдерживает и взрывается:

— Вы что, дети? Что вы на меня уставились? Если бы мясо было отравлено, я бы давно богу душу отдал. А я третий кусок кончаю и чувствую себя превосходно. Неужели вы не обратили внимания — перед тем как съесть, я все осмотрел, все взвесил. Я тоже не хочу ногами вперед! Вот так-то, Пратасюк!

С опаской, но и мы принимаемся за трапезу. А Юра вошел в раж и хлопочет, наливает нам в котелки суп, предлагает мясо. Увидев проходивших мимо солдат, приглашает и их: