Георгий Эдельштейн: ЗАПИСКИ СЕЛЬСКОГО СВЯЩЕННИКА

уму-разуму научает, снисходительно намечает для меня тематику важнейших проповедей, разъясняет старосте, что распоряжаться в церкви должна только она, что настоятель прихода не более чем наемный работник, требоисполнитель. Потом подходит к шкафу, достает рулон белой бумаги, медленно и торжественно разворачивает его перед нами на столе. Во весь лист Л.И. Брежнев на трибуне, на груди звезды Героя, поднял руку, призывает бороться за мир. Как раз после ввода ограниченного контингента советских войск в Афганистан месяца не прошло. "Мы считаем, — вещает секретарь, — что Православная Церковь вместе со всем советским народом активно борется за мир во всем мире. Об этом очень хорошо говорил и писал Патриарх всея Руси Пимен. Наше правительство не только не препятствует этой благородной миссии Церкви, но всемерно одобряет и поддерживает ее, способствует дальнейшему развитию миротворческих усилий церковных организаций и особенно развитию экуменического движений. Несколько лет назад в Белгороде было специальное собрание верующих православных, баптистов и других направлений, где было принято решение, чтобы все религиозные общины области вносили в Фонд мира не менее 15% общего дохода ежегодно. Наиболее передовые и сознательные вносят даже 20%, старост и настоятелей таких передовых общин награждают почетными грамотами и даже правительственными наградами. Ну, ваш храм бедный, мы пойдем вам навстречу, вам можно пока вносить в Фонд мира только 10% годового дохода". И весь засветился радостно от собственного благородства.

Староста начинает причитать, что мы очень бедные, что нужно уже сегодня срочно покупать и привозить подтоварник, сороковку, кирпич, цемент, оцинкованное железо, ведь скоро сезон, и тогда ничего не найдешь. Все работы на приходе неотложные, необходимо этим же летом крышу перекрывать, полы перестилать, штукатурить, красить, ограду делать, сарай, туалет, а денег в кассе нет ни копейки, зарплату священнику — 100 рублей — не из чего пока заплатить. Смилуйтесь, сбавьте еще хоть немножечко.

Секретарь посуровел сразу, улыбаться совсем перестал. "Если мы все станем так рассуждать, — пояснил наставительно, —

человечество окажется на краю бездны. Если империалисты развяжут атомную войну, вы в туалете своем не спрячетесь и новая оцинкованная крыша вас не спасет". Сворачивает трубочкой

18

19

плакат, дает понять, что аудиенция окончена. И, демонстративно рассердившись, уже не лезет ручкаться. Встаем и мы. "Простите, — говорю, поправляя скуфью и рясу, — когда состоялась в Белгороде та, упомянутая вами, конференция представителей верующих? Мне хотелось бы рассказать о ней на приходе в одной из проповедей. И с архиепископом Хризостомом кое-что выяснить необходимо". "Борьба за мир, — отвечает он еще более строго и внушительно, — одна из важнейших задач всей нашей внешней политики, ее нельзя недооценивать. Декрет о мире был одним..." — "Простите, это я знаю. Когда было собрание в Белгороде и кто его проводил?" — "Я сейчас не помню, постараюсь уточнить и сообщу вам". — "Я очень просил бы вас уточнить и сообщить это сейчас, я согласен ждать до конца рабочего дня. Объясню почему. Во-первых, нас всегда учили, что взносы в Фонд мира в любом случае могут быть только добровольными, что никто никогда не имеет права устанавливать какие-то определенные суммы или проценты. Во-вторых, и это еще более существенно, у нас в стране религия — частное дело каждого гражданина, ни в одном официальном документе религиозная принадлежность не указывается, человек вообще не обязан сообщать или докладывать кому-либо, верующий он или безбожник. Как же избирали делегатов на такую конференцию? 60 лет в нашей стране подобных «собраний верующих» не бывало и принципиально быть не могло, и вдруг — в Белгороде!". Слово за слово, разгорячились оба, стали кричать бессмысленно, наговорили друг другу дерзостей, разругались по-крупному. Только часа через два, уже по дороге домой, сообразил, что горячился-то я один, он меня нарочно дразнил, а я, как карась, на дохлого червяка клевал. Все козыри сначала были у меня на руках, он это отлично сознавал, но я раскричался — и проиграл. Тут и еще два маленьких урока: не горячиться, в бесчинных криках и ругани неизбежное поражение. И никогда ни одному слову чиновника не верить: в глаза будут смотреть и лгать бессовестно, стыда у них нет. Умом понимаю, да только не пошел мне тот урок впрок, так никогда и не научился ни тому, ни другому.