Говард Маркс: Господин Ганджубас

Мне не понравилось, как это прозвучало, но я был слишком зачарован, чтобы придать этому большое значение. Куда посадили Скугзи и нигерийца, я не видел. Я занял свое место, пожирая глазами журналы и газеты, и принялся поигрывать с кнопками настройки положения кресла, словно ребенок, впервые попавший на борт самолета. Раньше я тысячи раз летал коммерческими рейсами, но не помнил ни одного. Отрыв от земли был магическим. Я увидел, как исчезает Техас. А потом и вся Америка. Все-таки есть Бог на свете.

— Не желаете ли коктейль перед едой, мистер Маркс?

Я не употреблял алкоголь и ничего не курил уже три года. Я гордился своей самодисциплиной. Может быть, мне стоит оставаться трезвенником?

— Просто апельсиновый сок, пожалуйста.

Передо мной поставили поднос с едой. Раньше я редко ел в полете: кроме икры и паштета из гусиной печенки, которые подают в первом классе на длительных перелетах, все остальное бывало отвратительно, гораздо ниже того королевского уровня, к которому я привык. Тюремная баланда излечила меня от страсти к изыскам. Поданная мне еда оказалась лучшим из всего, что я пробовал, и мне безумно нравилось возиться с пакетиками приправ. На подносе стояла маленькая бутылочка вина. Конечно же, я выпил. Божественный вкус! Я попросил еще шесть.

Меня беспокоило замечание стюардессы. Какие еще британские власти? Слишком много их было, органов власти, которым я насолил. За мной числилось немало такого, за что запросто могли засудить. Пока я шесть с половиной лет сидел в тюрьме, британские ищейки собрали доказательства, уличавшие меня в причастности к бесчисленным поставкам марихуаны и гашиша в Англию, за которые я еще не понес наказания. Они нашли несколько моих поддельных паспортов. Если им захочется, они меня арестуют.

Обо мне написали две книги, из которых явствовало, что Говард Маркс — неисправимый аферист, не испытывающий ничего кроме презрения к органам правопорядка. Четырнадцать лет назад я был оправдан в ходе нашумевшего девяти недельного процесса об организации самой крупной в истории поставки марихуаны в Европу — пятнадцать тонн лучшей колумбийской дури. Обвинение возбудило Управление по таможенным пошлинам и акцизным сборам. Это был их самый крупный полицейский налет. Они меня никогда не забудут.

Старший инспектор полиции покончил жизнь самоубийством, после того как его обвинили в том, что он раскрыл прессе мои связи с британской разведкой. Из-за меня Скотленд-Ярд потерял своего лучшего человека. Вряд ли там числят меня в друзьях.

И в МИ-6 мной тоже не слишком довольны, ведь я переправлял наркотики вместе с бойцами ИРА, а должен был за ними шпионить...

Десять лет назад, когда мое состояние, сделанное на ввозе гашиша и марихуаны, оценили в два миллиона фунтов, Управление налоговых сборов неохотно удовольствовалось общей задолженностью по налогам в шестьдесят тысяч фунтов. В результате публичных заявлений руководителей DEA стало признанным фактом, что я храню больше двухсот миллионов фунтов на банковских счетах в странах Восточного блока. Без сомнения, налоговая служба от них бы не отказалась.

Даже если англичане решат, что я уже достаточно наказан, спецагент Крейг Ловато убедит их в обратном. В середине восьмидесятых он шутя мобилизовал правоохранительные структуры четырнадцати стран, чтобы они, сомкнув ряды в беспрецедентном акте международного сотрудничества, навсегда упекли меня за решетку. Среди этих стран были Соединенные Штаты, Великобритания, Испания, Филиппины, Гонконг, Тайвань, Таиланд, Пакистан, Германия, Голландия, Канада, Швейцария, Австрия и Австралия. Ловато мог воспринять мое досрочное освобождение как личную неудачу, потерю лица. В его силах было сделать так, чтобы англичане арестовали меня по прибытии. Что ему стоит проявить непреклонность и пообещать им вертолеты, машины, компьютеры и шопинг в Майами. Что ждало меня в аэропорту Гатуик в Лондоне?

На экране появилась крупномасштабная карта, отражавшая, как мы снижаемся над горами Уэльса. Казалось, что Кенфиг-Хилл — такое далекое прошлое.

Мое первое воспоминание: я сбрасываю кота в океан с корабельной палубы. Зачем? Клянусь, я был уверен, что кот поплывет, поймает рыбу и победоносно вернется. Я просто не придумал ничего лучшего и не виню себя. Хотя закинуть Феликса в лоно вод было не очень красиво с моей стороны. Если это хоть как-то успокоит любителей кошек, признаюсь: образ Феликса преследует меня по сей день. Когда бы перед мысленным взором ни проносились события моей жизни, а случалось это не только в те мгновения, когда я находился на краю гибели, первое, что я видел, — это морду кота.