Говард Маркс: Господин Ганджубас

«Собирать свое дерьмо» означало засунуть грязное постельное белье в наволочку. В Эль-Рено не позволялось иметь при себе никаких личных вещей. Я собрал свое дерьмо.

Вместе с шестью или семью десятками заключенных меня загнали в пересыльную камеру дожидаться оформления. Наши фамилии, номера, отпечатки пальцев и фотографии скрупулезно изучали, дабы удостовериться, что мы те, за кого себя выдаем. Наши медицинские карты прочитали от корки до корки, проверяя, отмечен ли в соответствующей графе факт заболевания СПИДом, туберкулезом или какой-нибудь другой заразной хворью. Одного за другим нас раздевали догола и подвергали ритуалу под названием «шмон». Я стоял во всей своей красе перед тремя деревенскими обалдуями из Оклахомы, да так близко, что тошно становилось. Запустил пальцы к себе в волосы, потряс головой, оттянул уши и показал их содержимое, открыл рот. Затем поднял руки над головой и показал подмышки, подтянул яйца, отвел крайнюю плоть, обернулся показать ступни и в заключение наклонился, раздвигая ягодицы, чтобы весельчаки смогли заглянуть ко мне в жопу, как в телескоп. Заключенный должен проходить через подобные унижения каждый раз до и после посещения его семьей, другом, духовным наставником или адвокатом, а еще когда он попадает в тюрьму или покидает ее. Я проделывал это тысячи раз. Три зубоскала-вуайериста отпускали остроты, которые шмонающим никогда не надоедает повторять: «Знакомая дырка. Не ты ли приходил сюда три года назад?»

Пока шло оформление перед отправкой, я поинтересовался у товарищей по несчастью, куда их пересылают. Важно было убедиться, что меня не зашлют куда-нибудь не туда по ошибке, как частенько случается. Иногда ошибка допускается намеренно — это часть так называемой дизельной терапии, наказание, состоящее в том, что заключенного все время перевозят и не разрешают вступать в контакт с другими. Его применяют к самым трудным. «Курс терапии» может продолжаться до двух лет. Меня намеревались отправить в Оукдейл, штат Луизиана, где для уголовников-иностранцев, у которых истекал срок приговора, начинался радостный процесс препровождения из Соединенных Штатов обратно в цивилизацию. Меня охватила паника, когда некоторые из компаньонов, которых уже обшмонали, упомянули, что отправляются в Пенсильванию; другие считали, что летят в Мичиган. В целях безопасности заключенным не сообщают, куда (а иногда и когда) они будут переправлены. Наконец я познакомился с парнем, который также ожидал отправки в Оукдейл. Это был тихий, сияющий от счастья наркокурьер, которому не терпелось добить десятилетний приговор и вернуться на родину, в свою любимую Новую Зеландию. По его словам, от Эль-Рено до Оукдейла было всего час лету.

Время приближалось к двум ночи. Нам выдали дорожную одежду: рубаху без рукавов, штаны (то и другое без карманов), носки, трусы и пару очень тонких китайских тапочек, в каких гуляют по пляжу. Следующим номером шла процедура, которую все ненавидят куда больше шмона, — облачение в железо: наручники на запястьях, цепи вокруг бедер, цепи от бедер к наручникам и кандалы на лодыжках. Тем же, кого, как меня, считали склонным к побегу или насилию, полагался еще «черный ящик», груда металла, переносной позорный столб без дырки для головы, на котором наручники закреплялись намертво, предупреждая любое движение руками. Он крепился цепями и замком к цепям на бедрах. Я никогда не пытался бежать, никому не причинял физической боли и не угрожал. Но согласно данным, состряпанным спецагентом Управления по контролю за соблюдением законов о наркотиках Крейгом Ловато, я, как выпускник Оксфорда и человек английской разведки, способен был ускользнуть из таких мест, куда Гудини 2 2 Гарри Гудини (настоящее имя — Эрих Вайсе, 1874-1926) — знаменитый американский иллюзионист-эскапист венгерского происхождения. Прославился способностью освобождаться из оков, из-под замков. и попасть-то не мог.

Наконец нас загнали в другую пересыльную камеру. С побудки минуло два или три часа; и еще пара-тройка часов должна была пройти, прежде чем автобус доставит нас в городской аэропорт штата Оклахома. Мы протирали штаны и базарили, сравнивая условия содержания в разных тюрьмах почти так же, как когда-то я обсуждал достоинства и недостатки шикарных отелей. Шла драка за хабарики, чудом не изъятые при шмоне. Каждый раз, когда это происходило, я радовался, что завязал с табаком (после тридцати пяти лет систематического курения). Лязгая и бряцая цепями, заключенные волочили ноги к одинокому унитазу и проделывали акробатические трюки, чтобы расстегнуть штаны и отлить.