Наталья Громова - Пилигрим [сборник]

Дьяконов стал для меня настолько реальным, что я не могла избавиться от его фамилии и оставила ее подлинной. Пьеса начиналась с похорон матери. То есть ее уже отвезли на кладбище, и все конфликты разворачивались перед поминками.

– Так, – говорил Лунгин, – ты понимаешь, что Дьяконову твоему душно в этом доме?

– Да? – идиотски спрашивала я.

– Он должен сорвать занавеску, чтобы открыть форточку. Его раздражают ленты с венков, которые сестры забрали с кладбища с собой: ленты еще пригодятся! И еще не забудь, что в пьесе должны постоянно носиться запахи, слышаться мелодии, стучать кровь в висках.

– А как это можно показать?

– Как хочешь. Ищи и думай.

Мне казалось, что я знаю все о моем герое. Он был эгоцентричен, самовлюблен, воображал себя гением, ставил пьесу о судьбе сестры. Любил женщин и тут же бросал их. И в конце концов один за другим к нему стали приходить призраки из прошлого. Они шли наплывами, так получалось, что по случайности один за другим погибали близкие ему люди. Он стал работать директором Дома культуры в своем прежнем ярославском доме. Пьеса заканчивалась его попыткой как-то остановить весь ужас, который, как ему казалось, он сотворил.

Про Призрака отца Гамлета Лунгин говорил с наслаждением и часто.

– Представляешь, что Призрак является на сцене и начинает что-то вещать. Вообще фантастическое на сцене разрушительно, оно ломает ткань реальности, не то что в книге. Но для того чтобы каждый уверовал в это, надо поместить фантастическое в реальную ткань жизни. Помнишь, как начинается “Нос” Гоголя? “Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно-странное происшествие”. Обязательно число, месяц, вывеска и прочие приметы.

Почему-то в тот раз, когда я к нему пришла, он стал мне читать свои маленькие рассказы-воспоминания. Все три были про смерть. Как он сказал, надо познакомиться с ней поближе и понять, какая она. Одна история была про то, как он маленьким мальчиком лежал с аппендицитом в больнице. Это было на Пречистенке. Вдруг по палатам прошел человек в белом церковном одеянии. Все кланялись ему, а он каждого крестил и благословлял. Он подошел к маленькому Лунгину и, положив ему руку на голову, посмотрел в глаза. Этот взгляд попал мальчику в самое сердце. Потом он перекрестил его и ушел в сопровождении каких-то людей. Лунгин спросил взрослых, с которыми лежал в палате: кто это? На это ему ответили: патриарх Тихон. Его лечили в этой же больнице. Это был последний выход патриарха. Вскоре он умер.

Я была абсолютно поражена тем, что на моих глазах протянулась нить от маленького еврейского мальчика, благословленного гонимым патриархом, ко мне. Я почувствовала эту руку и на своей голове.

Потом был рассказ о смерти Михоэлса. Но его невозможно даже повторить.

А третий – про смерть отца Давида Самойлова. Там был поразительный эпизод, как молодым человеком Семен Львович попал на день рождения отца Дезика, где сидело много старых евреев. И, услышав, как они переговариваются на идише, он вдруг решил повторить номер, который часто показывал гостям, и стал петь набор слов на идише, которые слышал когда-то, но значения их не понимал, да и складывал в непонятном для себя порядке. И когда он вот так для смеха запел свою абракадабру, старики умолкли и все устремили на него свои взгляды, у одного из них из глаз полились слезы. Дезик, который сидел рядом, ничего не понимал. Лунгин остановился. И один из стариков спросил, откуда он знает слова старой еврейской молитвы, которую они слышали только в раннем детстве. Лунгин растерянно отвечал, что не знал слов молитвы, что это у него случайно так получилось. Но они только недоверчиво качали головами.

Все три рассказа касались особого сверхзнания, которое вдруг открывалось рассказчику. Но история, как он произнес слова молитвы, которой не знал и даже не слышал, выплывшей из недр его существа, говорила о том, что и в его жизни проявлялась Дожизнь как негатив фотографии.

После того как Семен Львович ушел из жизни, я была у него на могиле на Новодевичьем кладбище. В поисках поворота на тропинку к надгробию я споткнулась и налетела на высокую серую плиту. Машинально стала разглядывать имена на плите. Первым было: Александр Дьяконов – актер, режиссер, вслед шел список моих действующих лиц.

Так все встретились в одном месте.

Потом ушла беззаветно любившая Семена Львовича Лилиана Лунгина. В ночь накануне ее похорон мне приснился странный сон. Я встретила ее на Арбате, и она радостно мне сказала, что они с Семеном вот теперь поженятся. Она была возбужденная и радостная. Потом я узнала, что она умерла в день их счастливой встречи. Это был его день рождения, на который она пришла, еще не зная его, и осталась с ним навсегда.