Николай Исаенко - Вижу противника !

Мост через Кубань исчез. Из мутной воды торчали огрызки бетонных быков, рухнувшие стальные фермы.

Железнодорожная насыпь в черте города, лишенная рельсов, выглядела длинной братской могилой. В районе бывшего вокзала - ни одного паровоза. Вместо площадей и улиц - гигантские пустыри без трамваев и фонарных столбов, черные полуобрушенные стены, груды балок и щебня. Обгоревшие стволы деревьев, сиротские дымки редких землянок...

Я никогда не был чувствительным, но тут перехватило дыхание, глаза залили слезы.

Пока группа совершала посадку, мы с ведомым прикрывали ее от возможного нападения "охотников" врага, ходили над Краснодаром. И не знаю, чего больше хотелось: то ли, чтобы посадка прошла без осложнений, то ли, чтобы гитлеровцы появились в воздухе и можно было немедленно бить эту сволочь, бить без пощады, так, чтобы ни один фашистский мерзавец не ушел!

Приземлившись, мы узнали: полк временно вводят в состав авиагруппы, подчиненной непосредственно штабу 5-й ВА.

В 12.00 полк получил задачу поэскадрильно облетать линию фронта ознакомиться с районом будущих боевых действий.

В связи с болезнью капитана С. И. Маева 3-ю эскадрилью майор Орлов приказал вести мне. Лететь предстояло по маршруту Краснодар - Холмская Новомышастовская - Гривенская - Краснодар, клином звеньев на разомкнутых дистанциях и интервалах, со скоростью 400 километров в час, на высоте до 1500 метров.

- В бой с противником не вступать,- закончил Орлов.

Сержант Н. Я. Горбачев недоуменно спросил:

- А если противник сам нападет?

Командир полка посмотрел на молодого летчика, пожал плечами:

- Тогда действовать по ведущему!

Я косо взглянул на сержанта. Во-первых, приказы не обсуждаются; во-вторых, Горбачеву следовало испросить разрешение задать вопрос командиру полка. Я решил после полета поговорить с сержантом.

...Землю я видел хорошо. Светились первой зеленью холмы, блестели полой водой низины.

Летчику во время полета некогда любоваться красотами пейзажа, глаза ищут ориентиры и противника, но обычно весной в кабине стремительно мчащегося истребителя не покидает ощущение беспредельности мира и бесконечности жизни. Нынче же я этого ощущения не испытывал. Невспаханные поля, пепелища сел и хуторов, оплывшие траншеи, ряды колючей проволоки вызывали чувство боли, заставляли думать об утратах, о тяжести горя, принесенного на родную землю врагом. Наверное, мое Гуляйполе и хутор Вольный, где остались отец с матерью, тоже лежат в развалинах...

До станицы Холмской эскадрилья летела от солнца, поэтому обзор задней полусферы, на "лагге" и без того неважный, был затруднен до крайности. Маршрут мы явно недоработали: фашистские истребители могли атаковать "лагги" с хвоста совершенно неожиданно.

С поворотом на Новомышастовскую солнце осталось справа, опасность внезапного появления фашистских истребителей уменьшилась. Зенитный огонь с переднего края противника за Новомышастовской вреда эскадрилье не принес. Однако избавиться от беспокойства я не мог. Пришло на ум, что приказ командира полка не вступать в бой с противником сковывает нашу инициативу, лишает преимуществ, какими обладает всякий нападающий. Я впал в смятение: долгие годы службы выработали привычку считать каждый приказ глубоко обоснованным, привычку безоговорочно его выполнять, а полученный противоречил моей задаче летчика-истребителя, моему долгу коммуниста и офицера при любых обстоятельствах атаковать и уничтожать гитлеровцев. Как же мне следовало поступить, если бы вот сейчас, сию минуту, показались самолеты врага? Даже желание круто поговорить с сержантом Горбачевым исчезло.

Нарушать полученный приказ в этом вылете не пришлось: противника не встретили. Но, приземлившись, услышали от летчиков-2-й эскадрильи, что за Холмской они видели идущий встречным курсом фашистский корректировщик ФВ-189, легко могли сбить, однако не сбили его, точно следуя полученному приказу.

- До сих пор на душе муторно,- признался капитан Илья Черкашин.

Доложив командиру полка о выполнении задания, я откровенно сказал все, что думал про наши действия.

- Будем поступать так, как требуют, а не критику разводить! - резко ответил Орлов.

Доверительного разговора не получилось. Причину нервозности командира полка я не понял, его отповедь сильно задела.

Первую ночь провели вблизи аэродрома в развалинах бывшего четырехэтажного дома. Выспаться не удалось: до рассвета одиночные вражеские бомбардировщики сыпали на аэродром бомбы, одна разорвалась рядом с нашей "гостиницей".