Николай Исаенко - Вижу противника !

Мы бросили машины в правый вираж, чтобы увлечь за собой "мессеры", начать, с ними бой на виражах точно по курсу следования бомбардировщиков. Пусть будет худо нам, но и врагу в предстоящей схватке не поздоровится! "Юнкерсы", продолжая двигаться на Мысхако, неминуемо врежутся в круговерть наших и фашистских истребителей. А там поглядим!

Со всех сторон мельтешили черные кресты "мессершмиттов", переплеты фонарей "юнкерсов", бесчисленные плоскости вражеских машин, и - ни одной пулеметной, ни одной пушечной очереди! Я понял: стрелки бомбардировщиков не рискуют открывать огонь, чтобы не поразить собственные самолеты. Враг оказался в дураках. Зато мы, не уступая дорогу "юнкерсам", непрерывно вели огонь из пушек и пулеметов, били по любой фашистской машине, очутившейся в перекрестии прицела.

Я не знал, сколько времени прошло с начала боя. Знал только, что успел испытать и чувство острой опасности, и ощущение близкой гибели, и торжество удачи, и твердил только одно: продержаться! Продержаться хотя бы еще несколько секунд. Сейчас "юнкерсам" даже "мессеры" мешают, бомбардировщики не могут не отвернуть!

Делая очередной вираж, заметил ниже армады бомбардировщиков "лагг" и устремившийся к нему "мессер". Летчику "лагга" угрожала смертельная опасность. Его можно было выручить, прервав свалку на пути "юнкерсов". Но тогда путь к Малой земле для врага был бы открыт.

С чувством острой боли и вины перед другом, которому не имею права помочь, я завершил вираж, чтобы обрушиться на тех гитлеровцев, которые подвернутся под пушку и пулеметы. И едва не столкнулся с флагманом "юнкерсов". Он менял курс! Следом за ним делала левый разворот вся ведущая девятка вражеских бомбардировщиков! Да и остальные уже шли с левым креном тоже поворачивали!

- По-бе-да! - не сдержав чувств, прокричал я в эфир.- По-бе-да!

Уже и "мессеров" не было поблизости, за исключением одного единственного, явно пытавшегося оторваться от меня.

Я до предела выжал сектор газа. Догнал. Поймал щучье тело вражеского истребителя в перекрестие прицела. Ударили, словно рыкнули, и тут же смолкли пушка и пулеметы - кончились боеприпасы. Но "мессеру" хватило: уже пылал, уже чадил, уже кувыркался, падая в море.

Я развернулся на сто восемьдесят градусов, отыскивая взглядом своих. Видимость в тот день была отличная. С высоты 3500 метров глаза различали даже Анапу, где находился аэродром фашистов. Только поверхность моря не просматривалась: на высоте около 800 метров ее прикрывал тонкий флер тумана. Небо же оставалось чистым везде. Но своих самолетов я в нем не обнаружил. Сделал вираж. Никого.

Только колышется вдоль побережья цепочка "юнкерсов", уходящих в сторону Керчи, да маячат над. этой цепочкой несколько четверок Ме-109. Где же товарищи?!

Я не допускал мысли, что гитлеровцы могли сбить все пять наших "лаггов". Да и не видел я, чтобы кого-нибудь сбили! Почему же нет никого поблизости, почему никто не отзывается на мой зов по радио? Может, "лагги" намного ниже, под покровом тумана? Но и под кисеей тумана никого не оказалось.

Я находился в полете более часа, пора было возвращаться на аэродром. По пути к Елизаветинской не удержался, зашел на Геленджик: может, мои сели здесь? Действительно, среди "яков" и "илов" авиации Черноморского флота, базировавшихся на аэродроме, я без труда различил четыре "лагга". Но где же пятый?

Подлетел к Елизаветинской и заметил, что из шестнадцати оставшихся в полку самолетов на аэродроме находятся только десять. Я - одиннадцатый. Четыре "лагга" в Геленджике - пятнадцать. Шестнадцатого истребителя не было. Кто-то не возвратился.

Совершил посадку, приказал механику П. И. Бибикову готовить истребитель к очередному вылету, зашел за капонир и почти без сил опустился на траву. Нагретая солнцем трава пахла сильно, как в полузабытом детстве. Кто же не вернулся? Неужели погиб? И почему три летчика из ударной группы покинули меня, ушли на Геленджик, не получив на то приказа или, в крайнем случае, разрешения?

На, КП полка слышался громкий голос генерала Кутасина. Когда я спустился в землянку, генерал заканчивал телефонный разговор. Положил трубку полевого аппарата, шагнул навстречу, широко улыбнулся:

- Молодцы! Поздравляю! Сколько было самолетов у врага, капитан?

- Штук шестьдесят "юнкерсов" и "хейнкелей", товарищ генерал, да десятка полтора "мессеров".

- Ошибаетесь! - с ликованием сказал Кутасин. - В небе было семьдесят два бомбардировщика и двадцать восемь истребителей фашистов. Сто против ваших шести!