Отто Рюле - Жертвы Сталинграда. Исцеление в Елабуге

В Городище был настоящий бедлам. Я сразу же направился в штабной блиндаж. Когда я вошел, начальник медицинской службы дивизии подполковник д-р Маас говорил:

— Вчера русские прорвали оборону на нашем левом фланге, а сегодня утром из калмыцких степей вышли южнее города. Они дважды нанесли главный удар румынскому армейскому корпусу, который не устоял и начал отходить. Уцелевшие в панике бегут.

— Это, господин подполковник, могу подтвердить и я, — сказал я и доложил об увиденном мной в пути.

— Где вы попали в это месиво?

— Где-то южнее Елшанки. Началась пурга, и мы сбились с дороги. Потом встретили удирающих румын, — ответил я.

— Господа, — закончил свое выступление д-р Маас, — в штабе дивизии наше положение расценивают как очень серьезное. Более чем вероятно, что противник пытается окружить нас. Вся армия приведена в состояние боевой готовности.

Жуткие часы неизвестности и ожидания для нас кончились. На дивизионном медпункте все с головой ушли в работу, а ее было хоть отбавляй. Наращивая силу своего удара, противник начал теснить и немецкие войска, располагавшиеся на отсечных позициях на севере междуречья Волги и Дона и в промышленных районах Сталинграда.

Я выехал на передовую, чтобы оказать помощь раненым. Да и в работе быстрее бежало время.

На санитарном автомобиле мы привезли на медпункт трех раненых: лейтенанта, унтер-офицера и одного солдата. У лейтенанта было ранение в живот, унтер-офицера ранило в предплечье, а солдату осколком раздробило правое бедро. Чтобы остановить кровотечение, солдату наложили тугой жгут. Возможно, солдата и удалось бы спасти, если бы его сразу же положили на операционный стол.

Однако самую первую помощь нужно было оказать лейтенанту с простреленным животом, так как каждую минуту в рану могла попасть инфекция. Принято считать, что раненые в полость живота, если они не были оперированы в течение шести часов после ранения, приговорены к смерти, особенно в полевых условиях. В маленькой записочке полкового врача говорилось, что лейтенант был ранен в четыре часа тридцать минут, а сейчас часы показывали девятый час. Нужно было спешить!

В то время как хирурги мыли руки и натягивали приготовленные для них резиновые перчатки, два санитара раздели раненого лейтенанта и уложили его на операционный стол. Живот слегка опух. На нем было всего несколько царапин, видимо, от крошечных осколков.

— Подготовьте наркоз, — сказал мне д-р Гутер. — А вы, фельдфебель Рунге, подготовьте инструмент.

Живот раненого смазали йодом, обложили тампонами из ваты, оставив открытым только место вскрытия. И началась напряженная работа врачей и санитаров.

— Двадцать два, двадцать три… — все медленнее и медленнее считал лейтенант.

Хлороформ делал свое дело. Капля за каплей эфир падал на маску. Дыхание раненого становилось равномерным.

— Скальпель! — скомандовал хирург, когда раненый крепко уснул.

— Тампон! — потребовал ассистент, д-р Бальзер.

Ланцет погрузился в брюшину. Рассечены кожный покров, жировая прослойка, мускулы. Д-р Бальзер беспрерывно осушает кровь.

— Острый крючок, — потребовал второй ассистент.

Полость живота вскрыта. С помощью двух крючков второй ассистент растянул брюшину. Хирург в это время осторожно что-то делал, чтобы ликвидировать заворот кишок.

Раненый заворочался.

— Больше эфиру! — приказал д-р Гутер. — Пульс?

— Несколько ослаблен, но прощупывается хорошо, — ответил санитар.

Хирург внимательно осматривал кишечник раненого. Тонкая кишка оказалась пробита крошечными осколками в десяти — двенадцати местах. Д-р Гутер нахмурил лоб. Хирурги переглянулись.

— Зажим!

— Скальпель!

— Тампон!

От напряжения и тепла, излучаемого операционной лампой, хирурги вспотели. Но вот каждое пробитое место простерилизовано и зашито.

Прошло сто десять минут с того момента, как первые капли эфира упали на наркозную маску. Старший лейтенант медицинской службы д-р Гутер, обрезав последнюю нитку, положил иглу на стол.

— Повязку и осторожно унести в палату, — распорядился он, вытирая рукавом правой руки пот со лба.

Впервые я познакомился с полевой хирургией несколько месяцев назад, однако до сих пор каждая новая операция производила на меня сильное впечатление. Прежде всего меня удивляло искусство хирурга. Я видел, что его фигура определяла весь ход операции. Он лишь несколькими словами обменивался с раненым перед операцией, интересуясь местом ранения и временем, когда оно произошло. Но говорил он как-то тепло, по-дружески, сразу же завоевывая доверие оперируемого. Вести пространные разговоры хирургу некогда. Несколько слов с раненым — и хирург должен уловить все признаки, которые позволят ему установить диагноз. Учитывается все — выражение лица раненого, характер ранения, болевые ощущения, пульс и так далее.