Андрей Калиниченко - В небе Балтики

Слушая Арансона, я мысленно воссоздавал картину минувшего боя и снова приходил к выводу: в групповом полете ошибка одного человека может иногда стоить жизней многих товарищей.

Днем в перерыве между вылетами командир полка собрал все экипажи. Были приглашены и летчики-истребители, прикрывавшие нас в полете.

- Предстоит важное задание, - с видом знатока высказал предположение Пасынков.

До этого командир поступал именно так. Когда полк получал трудное задание, он непременно сообщал его и летчикам-истребителям. Но теперь...

- Выходит, воевать разучились?! - строго спросил Курочкин, в упор рассматривая нас.

Мы поняли: будет разнос. Вид у командира был озабоченный и суровый полк понес большие потери. И виноваты в этом прежде всего мы сами. И все-таки было непонятно, почему он так резко говорит с нами.

- Дисциплины нет в воздухе! - ругался Курочкин. Всем досталось на этом своеобразном совещании.

А когда оно закончилось, и у нас разгорелись страсти. Особенно сильно критиковали Ершова за его самоуверенность.

- Виноват, братцы. Больше никогда такого не повторится, - только и мог сказать Николай в свое оправдание.

Досталось на орехи и нашим собратьям - летчикам-истребителям.

- Вы только и заботитесь - о запасе высоты, - наседал на Кудымова Пасынков. - Заберетесь на верхотуру и не видите, как "фоккеры" к нам снизу подходят. Потому и не успеваете отбить их атаки.

Когда долгое время летаешь с товарищем на боевые задания, можешь в глаза говорить ему о его слабостях и ошибках. И он не обидится. Еще долго предстоит идти вместе по суровой и опасной военной дороге. Кому же хочется по-дурацки сложить голову! В честной, принципиальной критике проявлялись крепость дружбы авиаторов и полное доверие их друг к другу.

- Каждый боевой вылет - это прежде всего большой и тяжелый труд, вступил в разговор заместитель командира полка по политчасти Шабанов. - Он требует и от бомбардировщиков, и от истребителей предельного напряжения моральных и физических сил. В воздухе ничего не делается наполовину или как-нибудь. Допустил ошибку, смалодушничал - расплачивайся кровью: и своей и товарищей.

Шабанов, по обыкновению, говорил спокойно, как бы размышляя вслух и стараясь угадать наши же мысли. Это придавало его словам убедительность и действенность.

- Товарищ подполковник, - обратился к замполиту Колесников, - мы учились прежде всего топить корабли. Почему же нас не посылают уничтожать морские цели?

Вопрос был задан неспроста. Нас действительно учили летать над морем и бомбить движущиеся цели, Здесь же приходилось действовать то по осадным артбатареям, то по опорным пунктам противника.

- Я понимаю вас, товарищи, - ответил Шабанов, - согласен с вами. Но видимо, обстановка вынуждает наше командование использовать нас пока не по назначению. Туго приходится нашим наземным войскам. Надо помогать им.

Где бы ни появился замполит, его сразу окружали летчики, техники, мотористы. Люди тянулись к нему, потому что знали: он сообщит не только фронтовые новости, но и даст полезные советы.

- Сейчас для нас самое важное, - сказал Шабанов, - освоить тактику вражеских истребителей и научиться их сбивать.

После совещания полковые политработники заметно активизировали свою деятельность в этом направлении. Во всех подразделениях прошли партийные и комсомольские собрания. Были выпущены боевые листки, изготовлены плакаты и схемы, дающие четкое представление о секторах наблюдения членов экипажа бомбардировщика во время полета строем и об углах стрельбы из бортового оружия. Провели мы и несколько учебных боев с истребителями.

Дела в полку пошли значительно лучше. Боевые задания теперь выполнялись без боевых потерь.

Однажды в нашу землянку снова заглянул Шабанов. Он только что вернулся из штаба дивизии, и, видимо, с какой-то радостью. С лица его не сходила чуть заметная улыбка.

- Буланихин жив! - объявил он.

"Значит, это был он, значит, спасся", - подумал я, вспомнив белый купол парашюта над Ладожским озером.

- Где он? Как себя чувствует? - посыпались вопросы.

- В госпитале. Я был у него. Всем вам привет передавал.

И Шабанов рассказал обо всем, что узнал от Буланихина. На выходе из пикирования летчик почувствовал сильный удар, затем увидел серое брюхо проскочившего над головой "фокке-вульфа". Через несколько секунд самолет его загорелся. Левый мотор перестал работать. Первой мыслью летчика было дотянуть до Ладожского озера и посадить машину на воду. Но пламя быстро распространялось, начал гореть плексиглас кабины, обжигая лицо и руки. Буланихин понял, что приводнить горящую "пешку" не успеет, увеличил обороты мотора, чтобы не потерять высоту и скомандовал экипажу прыгать с парашютами. А на нем уже тлели шлемофон и комбинезон. Летчик оттолкнулся ногами от сиденья и полетел вниз. Несколько секунд он снижался, не раскрывая парашюта, чтобы воздушным потоком сбить пламя со своей одежды. Потом дернул кольцо и услышал спасительный хлопок над головой - до воды оставалось несколько метров.