михаил каратаев-крачевский - БЕЛОГВАРДЕЙЦЫ НА БАЛКАНАХ

— Нет, не можете, — ответил Трусов. — Просьба начальника, как вы знаете, равносильна приказанию.

— Понимаем, — пробурчал Лазаревич. — Несмотря на вчерашнюю “милость”, от нас все же хотят так или иначе отделаться и отправляют в ссылку под фиговым листом “сопровождения арестованных”.

— Что же, ехать так ехать, — добавил я. — С его превосходительством мы уже едва ли увидимся, так передайте ему, пожалуйста, господин капитан, нашу почтительную благодарность за науку. Весь этот трюк со вчерашним освобождением и сегодняшним сопровождением нам очень пригодится, если вместо корпуса придется оканчивать иезуитский колледж.

Трусов принялся нас успокаивать, но мы особенно и не волновались, рассудив, что плетью обуха не перешибешь и что гораздо благоразумнее будет, в случае чего, удрать по дороге. Час спустя мы уже вместе со всеми остальными сидели в поезде и катили по направлению к Загребу.

Вначале “самоубийцы” были сонны и мрачны, но вскоре юношеская беспечность взяла верх над всеми прочими чувствами и переживаниями. Завязался общий разговор, который быстро сосредоточился на комических фрагментах всей этой нелепой истории, и публика развеселилась. Никаким директорским обещаниям мы больше не верили, общее мнение было таково, что в корпус нам едва ли суждено возвратиться, а потому бояться было нечего, и для начала мы решили попугать ехавших с нами офицеров. Их было трое: подполковник Постников, капитан Жоравович и полковник Потемкин, сын которого Дима87, знаменщик нашего выпуска, тоже находился в числе арестованных.

Мы постепенно прекратили болтовню и придали своим физиономиям предельно мрачное выражение. Затем мой одноклассник Женя Яконовский88 сказал:

— Ну, братцы, пора приступить к делу. Сегодня, как вы знаете, ритуальный день. Теперь терять нам нечего, так что можно действовать в открытую: давайте потянем жребий, кому бросаться под поезд.

При этих словах сидевшие с нами воспитатели беспокойно заерзали, но все же выдавили на своих лицах подобие улыбки — мы, мол, понимаем, что это шутка.

— Так вот, — продолжал Яконовский, вытаскивая из кармана карандаш и клочок бумаги, — я делаю шестнадцать билетиков и на одном из них ставлю крест. Каждый, вытянув жребий, должен сейчас же его уничтожить, никому не показывая. Но тот, кому достанется крест...

— Прошу прекратить эти неуместные шутки! — не выдержав, перебил его подполковник Постников.

— Никаких шуток тут нет, — возразили ему. — Нас сам директор, генерал-лейтенант Римский-Корсаков, назначил в клуб самоубийц, а мы люди дисциплинированные и свои обязанности привыкли выполнять честно. Пиши, Женька, билетики!

— Да вы что, с ума посходили?!

— Говорят, что да. Начальство у нас дюже умное, ему виднее. Не зря же вы везете нас в сумасшедший дом!

Разгорелась жаркая дискуссия. Мы уверяли, что быстрая смерть под колесами поезда нам куда приятней, чем та трагическая участь, которая ожидает нас в сумасшедшем доме. Офицеры клялись, что нас везут в великолепную санаторию, где мы будем свободно и беспрепятственно предаваться всем радостям жизни, и, наконец, признались, что на тот случай, если мы в дороге захандрим или очень разволнуемся, директор отпустил известную сумму денег, чтобы отвлечь нас от мрачных мыслей.

Это известие было нами учтено и должным образом использовано. В Загребе, где у нас была пересадка с трехчасовым ожиданием следующего поезда, мы выразили желание пообедать, в хорошем ресторане, разумеется, без всякого зажима в области потребления спиртных напитков. Пошушукавшись между собой, воспитатели изъявили на это свое согласие, добавив, что надеются на наше благоразумие.

Отлично закусив и выпив, мы потребовали субсидий на визит в учреждение столь легкомысленного характера, что лица наших опекунов густо покраснели — то ли от стыдливости, то ли от возмущения. На успех такой наглости мы, собственно, не рассчитывали, но все же возникшие по этому поводу препирательства с нашим целомудренным начальством доставили нам большое удовольствие.

Продолжая в таком же духе, мы довольно весело скоротали день и около одиннадцати часов ночи прибыли в Белград. На пустынном перроне одиноко стоял среднего роста человек в русской офицерской форме, но без погон. Лица его не было видно, но в фигуре мне показалось что-то знакомое, и, вглядываясь, я высунулся из окна вагона.

— Скажите, кадет, — спросил офицер, заметив меня, — в этом поезде не едет ли клуб самоубийц Крымского корпуса?