Владимир Карпов - Генералиссимус

Я прервал работу над рукописью, позвонил по телефону Дмитрию Трофимовичу, договорился о встрече, сел в машину и поехал к нему. Встретил он меня радушно, по-русски обнял трижды. Несмотря на свои восемьдесят восемь, был прочен, высок и могуч. Крупные черты лица. И вообще крупный человек! Личность! Только глаза подводят. Недавно сделали операцию правого глаза, да не очень удачно.

- Мне бы воспоминании дописать, всего две главы осталось. Боюсь, как бы глаза не подвели.

- А сколько написали?

- Вот, посмотрите. - Он с явной гордостью открыл нижние створки на двух тумбах письменного стола. Там плотным строем стояли папки с завязанными тесемками. - Около двух тысяч страниц. Вся наша бурная жизнь и история. Я ведь был свидетелем многих событий, при Сталине начинал главным редактором "Правды". Потом при нем же был зав. отделом ЦК по агитации и пропаганде. И он же меня с треском снял. Я думал, что скоро окажусь на Лубянке. Ждал каждую ночь. Но пронесло.

- А за что он вас так?

- Если помните, был у нас такой великий преобразователь природы, нет, пожалуй, не природы, а науки - Лысенко.

- Ну как же его не помнить, вейсманистов и морганистов разоблачал и истреблял.

- Вот именно, истреблял. Я видел - это привело и приведет к еще большим бедам в нашем сельском хозяйстве. Поговорил с Юрием Ждановым (сыном Андрея Александровича Жданова), он был заведующим отделом науки ЦК. У него тоже сложилось отрицательное отношение к самодеятельности Лысенко. Решили мы созвать совещание идеологических работников и ученых. Юрий Андреевич сделает доклад - и развенчаем мы этого выскочку и жулика от науки. Надо сказать, что перед этим событием Юрий женился на Светлане Сталиной. Ну и я был уверен, что дома, в семейном кругу, он обговорит наш замысел и с тестем, и с отцом. Юрий сделал прекрасный доклад - камня на камне не оставил от лжеученого Лысенко. Но тот был очень хитер - оказывается, присутствовал на нашем совещании. Он не был членом партии, его кто-то из дружков провел в зал. Как услышал, о чем идет разговор, тут же побежал к своему лучшему другу Хрущеву, а тот к Сталину. А Сталин, кроме Хрущева, знатоков в сельском хозяйстве не признавал. Выслушал, что произошло, и немедленно собрал Политбюро по одному вопросу, который сам же и задал:

- Кто разрешал проводить совещание идеологических работников без разрешения ЦК, кто позволил громить Лысенко?

Все молчали. Сталин посмотрел на Андрея Александровича Жданова, тот пожал плечами: "ничего не знаю об этом". Посмотрел на Суслова. Тот буквально онемел, только головой замотал. Ну, вижу, все высшие мои руководители спасовали, встал - и громко так получилось, голос у меня такой:

- Я разрешил, товарищ Сталин.

Сталин подошел ко мне вплотную, впился в меня глазами:

- А вы знаете, что на Лысенко держится все сельское хозяйство?

- Товарищ Сталин, Вас неправильно проинформировали. Лысенко не внес никакого вклада в науку. По его теории ни одного нового сорта не вывели. Накажите меня, но пора в этом разобраться. Крупнейших ученых Лысенко превратил в идеологических врагов-морганистов.

Сталин смотрел на меня как кобра, не мигая. Он был поражен такой непокорностью. А я тоже растерялся - надо же понимать, что в то время означал гнев Сталина! От растерянности и не выдержав взгляда Сталина, я сел. Тишина и до того была гробовая. А тут будто эту тишину переключили на более напряженную волну. Сталин повернулся и стал ходить по кабинету. Все молчали. И он молчал томительно долго. Потом значительно произнес:

- Без ведома ЦК собирать всесоюзное совещание нельзя. Предлагаю создать комиссию под председательством Маленкова, включить в нес Хрущева, Суслова. - Помолчал, добавил: - Жданова. Еще дольше помолчал, походил и вдруг изрек: - И Шепилова. Надо разобраться, провести специальную сессию Академии сельхознаук. И поддержать Лысенко.

Комиссия не собиралась ни разу. Меня не вызывали и не приглашали. Пошли репрессии против ученых. Вавилова сначала сослали, потом уничтожили. Лысенко стал президентом ВАСХНИЛ. Меня освободили от занимаемой должности. Я ждал ареста два месяца. И вдруг однажды, когда я был по приглашению композитора Соловьева-Седого на премьере его оперетты "Самая заветная", меня вызвал из ложи к телефону Поскребышев.

- Позвоните немедленно по телефону номер... Я знаю, что у вас там нет "кремлевки".

Я набрал указанный городской номер и тут же услышал голос Сталина. Я сказал:

- Товарищ Сталин, это Шепилов.