Владимир Карпов: Вечный бой

Первый день Алексей только представлялся да знакомился. Побывав у всех заместителей командира полка, у командира батальона и его заместителей, Шатров наконец предстал перед своим непосредственным начальством командиром роты капитаном Зайнуллиным. Это был низкорослый крепыш с загоревшим до черноты лицом. Глаза суровые, голос глухой, не по росту басовитый.

Зайнуллин коротко рассказал о роте. Спросил Шатрова о прошлой жизни. О планах на будущее. Иногда задавал странные вопросы:

- Постель имеете?

- Нет, но я куплю...

- Пока наживете, можете взять у старшины солдатскую. Комнату нашли?

- Еще нет.

- Выбирайте хозяйку постарше. Спокойнее будет. Завтра день на устройство. Об остальном будем говорить после.

Шатров ушел от командира роты, чувствуя неприятную робость. Зайнуллин и понравился и не понравился. Шатров уважал строгих, уверенных в себе людей, хотел быть на них похожим. Но знал - служить у таких командиров очень тяжело. Шатров пытался себя успокоить: "На выпускном вечере капитан Потресов пожелал мне попасть к строгому командиру - это сбылось. Видно, крут и груб этот Зайнуллин. Ну да ничего. Потерпим". Но сомнение и страх все же охватывали молодого лейтенанта, когда он вспоминал обгоревшее на солнце лицо капитана и особенно его воспаленные глаза. "Сегодня беседовал просто для знакомства, и то сердце холодело. Попади к нему с какой-нибудь виной - прожжет глазами".

Уже под вечер Алексей зашел в комсомольское бюро - встать на учет. Секретарь полковой организации лейтенант Золотницкий приветливо заулыбался Шатрову, сразу заговорил на "ты".

- Садись. Из Ленинского училища?

- Да.

- Однокашники. Я два года назад окончил.

Золотницкий расспрашивал о преподавателях, командирах. Вспоминали забавные случаи из жизни в училище. Общительный и веселый, лейтенант Золотницкий, казалось, был создан для комсомольской работы. Он был комсомольским вожаком не по должности, а по призванию - бурный, напористый, вечно что-то организующий. Комсомольцы полка между собой звали секретаря Золотцем. Причем вкладывали в это слово не тот презрительный смысл, которым порой наделяют людей неприятных - вот, мол, попалось нам "золотце"! Нет, Коля Золотницкий был уважаем, к нему бежали со всеми неразрешенными вопросами. Даже когда нужно было переубедить в чем-нибудь полковника Кандыбина, приходили к секретарю.

"Коля!.." - говорили офицеры. "Товарищ лейтенант! - обращались солдаты. - Ну нельзя же так! Мы хотим как лучше, а он!.." "Ничего, я попрошу командира!" - отвечал секретарь. И комсомольцы уходили окрыленные. А уж потом между собой и офицеры, и солдаты говорили: "Золотце сказал будет порядок!"

Коля был худощавый, гибкий, волосы с золотистым отливом.

- В общем, если что-нибудь не будет ладиться или кто зажимать начнет давай прямо ко мне, поможем! - сказал на прощание Золотницкий Шатрову. - Ты иди, а я еще останусь - протоколы переписать нужно, план продумать на следующий месяц... - Он махнул рукой: - Погряз я в этих бумагах. Завидую тебе. Взводом командовать гораздо интереснее.

Темнело, однако духота не спадала, она не была такой жгучей, как днем, но все же дышалось тяжело, теплый воздух стоял неподвижной плотной массой. Ни ветерка, ни малейшей прохлады от сгустившихся вечерних теней. Тени были горячие.

Столовая военторга оказалась уже закрытой. Шатров отправился по городу искать, где бы поужинать. Есть не хотелось, просто надо было поддержать себя - нельзя же целый день жить без пищи.

У калиток сидели местные жители. Побрызгав перед воротами водой, они отдыхали и смотрели на прохожих. Алексей остановился около болезненно толстой старушки.

- Не сдается ли у вас комнатка, мамаша?

- Сдала уж, милый, сдала.

Алексей спросил еще у нескольких человек - комнаты не было. Дойдя до конца улицы, он увидел вокзал и вспомнил: там же есть буфет.

Он не ошибся - буфет был еще открыт. В небольшой, плохо освещенной комнате было тускло и грязно. Алексей поужинал лежалыми бутербродами с сыром. Чаю в буфете не было - продавалась только водка. С трудом проглотив сухие комки хлеба, Шатров пересел за стол, над которым желтела лампочка. Он достал из полевой сумки бумагу и стал писать письма. Первое написал матери, второе Наде. И в том и в другом было одинаковое место: "Встретили меня хорошо. Сразу же с головой окунулся в работу. Нет ни минуты свободного времени, люди подходят один за другим, с каждым нужно решить неотложные дела, срочные вопросы, искать выход из затруднения..." Алексей и сам не знал, для чего написал эту невинную ложь - просто ему хотелось выглядеть в глазах матери и Нади значительным, серьезным офицером; не напишешь же о том, что ходишь по пустынному городку, никому не нужный, голодный и одинокий. В буфет зашли три офицера. Все они были лейтенантами, выгоревшая форма и запыленные сапоги говорили о том, что офицеры здесь уже старожилы. Это подтвердилось и свободным шутливым обращением с буфетчицей, которая оживилась при их появлении. Офицеры были навеселе. Говорили громко, жестикулировали размашисто. Обнаружив скучающего коллегу, пригласили его за свой стол. Шатров пересел.