Владимир Карпов - Вечный бой

Ужинать в столовой офицеры не стали. Сегодня это им не подходило.

Отправились в ресторан. Он находился неподалеку, на перекрестке улиц Песчаной и Достоевского. Это заведение было когда-то открыто с самыми благими намерениями. Считалось, наверное, что сюда будут приходить жители после работы, отмечать дни рождения или молодежь соберется потанцевать. Для танцев была установлена радиола с набором пластинок, для дружеских компаний вдоль глухой стены было сделано несколько кабин с плюшевыми гардинами. В зале стояли столики, накрытые белыми скатертями, на столиках вазочки с бумажными салфетками... Впрочем, дальше перечислять не стоит: ничего этого давно уже нет. Расчет не подтвердился. Сюда не пошли семейные люди отмечать юбилеи, и не успела облюбовать место для танцев молодежь. Заведением завладели личности с фиолетовыми носами, небритыми физиономиями и те, кто считал допустимым быть с ними. Вазочки побили, скатерти пришлось заменить клеенками, перекалеченные стулья уступили место табуреткам, плюшевые занавески стали грязными, как половые тряпки.

Обычно ресторанам дают какое-нибудь название - "Лебедь", "Прохлада", "Луна". У этого тоже было экзотическое имя - "сторан" - не потому, что здесь часто бывали драки и поножовщина - нет; это бывало, но не часто. Да и райсовет ни за что не согласился бы на такое название: шутка ли, "сторан" хулиганское, блатное название. Все дело в том, что краска на вывеске от солнца потрескалась, а дожди смыли две первые буквы "Ре" - вот и получилось "сторан". Так ресторан, вообще не имевший никакого названия, обрел свое имя.

Из ресторана офицеры отправились на танцы.

На танцплощадке в парке толпилось много парней и девушек, все они знали друг друга. Вели себя свободно. Тут был особый мир, со своими правилами и условностями. Девушки, например, разделялись на тех, кто танцует с гражданскими и кто - с военными. Каждая группа вела себя так, будто других не существовало, - говорили и смеялись громко, у всех были свои шутки-хохмы.

Берг, Савицкий, Ланев и Шатров держались особняком - они тоже знали, кто пойдет с ними танцевать и кто откажет. Берг обычно выбирал высоких, статных - себе под стать. Савицкий искал партнерш поярче. Ланев, стесняясь своей рыжей масти, приглашал только хорошо знакомых - официанток из военторговской столовой, машинисток из штаба, сестер из госпиталя. У Алексея определились две постоянные партнерши: Лена - худенькая блондинка, продавщица из книжного магазина, и вторая - низкорослая, крепконогая армянка Нора, она работала приемщицей в ателье мод.

Несмотря на то что танцплощадка находилась в парке и ее окружала лишь легкая металлическая решетка, было душно, как в закрытом помещении. Приторно пахло одеколоном, смешанным с запахом пота и табака. Танцующие вытирали платочками влажные лбы и руки. Еще хорошо, что в моду вошли медленные танцы, с едва заметным покачиванием. А как тут прежде управлялись с румбами и быстрыми фокстротами - просто непонятно!

Оркестр мягко загасил мелодию, и музыканты ушли с эстрады на отдых. "Мушкетеры" собрались в своем углу, и Ланев небрежно бросил реплику "под Шмагу":

- Наше место в буфете!

Разгоряченный танцами и духотой, Алексей с удовольствием осушил две кружки прохладного пива. У стойки было шумно, тесно и еще жарче, чем на танцплощадке, хотелось поскорее выйти отсюда. Но сегодня был особый день.

- Четыре по сто пятьдесят! - заказал Ланев, и офицеры с видом людей, утомленных прелестями жизни, выпили по стакану водки.

Водка была теплая, глотать ее было противно. Но делать это у всех на виду было почему-то приятно.

У Алексея шелестело в ушах, огни в глазах расплывались. Ему казалось, что он очень хорошо танцует, двигается легко, говорит свободно. Однако танцевать с ним отказалась даже Нора:

- Иди ты, по туфлям ходишь!

Ланев вывел Шатрова из парка, и они пошли по темной улице. Алексею казалось, что они идут очень долго и не в ту сторону.

- Куда ты меня ведешь?

- Шагай, шагай.

Двинулись дальше. И опять это тянулось бесконечно. Алексей устал. Он теперь висел на руке Ланева. Мысли перепутались и остановились на том, что вот так он идет давным-давно, с тех пор, как отошел поезд от перрона, где стояли, махая руками, провожающие мать и Надя идет по этой черноте, и нет ничего ни впереди, ни по бокам, только позади где-то, за тысячи километров, остался светлый перрон и улыбающаяся Надя. Шатров упорно пытался повернуть назад, к этому светлому перрону, но Ланев бесцеремонно дергал его за руку и сердито говорил: