Дмитрий Панин - Лубянка — Экибастуз. Лагерные записки

Борьба с религией развернулась при Ленине и все усиливалась.

В двадцатые годы церковников, то есть активных приверженцев Церкви, вызывали в «Губчека» [40]и вечером расстреливали под шум заведенных моторов; священников в глухих местах убивали толпами из пулемета; над монахинями творили непрерывные издевательства. Рядовой верующий был мишенью травли, доносов и внесудебной расправы…

Те, кто попал ранее в церковь ради карьеры, организовали подчиненную чекистам «живую церковь». Высшая инстанция — местоблюститель митрополит Сергий забыл о своём высоком церковном сане и подписывал позорные обращения.

Русская церковь фактически прекратила свое существование. Подлинное духовенство было уничтожено.

О таком опустошении не помышляли даже татары, совершавшие набеги на древнюю Русь. Истинная церковь ушла с поверхности вглубь. Удивительно правильно на Западе называют ее катакомбной. Монахини и монахи разогнанных монастырей и священнослужители, лишенные приходов, стали центрами этой подпольной православной веры. Этот слой людей, подвергшихся жесточайшим гонениям и глумлению, был широко представлен в лагерях. Из 1600 церквей, соборов, часовен в Москве сейчас действуют 36, сотни полторы уцелели, но существуют в разгромленном виде, все остальные снесены; монастыри закрыты и большая часть их зданий уничтожена или приведена в негодность.

Завещание Ленина — применять террор как метод убеждения — старательно выполнялось его наследниками.

В условиях, когда у населения отрезаны все пути, а жизнь не прекращается и требует продолжения, террор явился той бесчеловечной плетью, которой надсмотрщик-рабовладелец заставляет свои жертвы выполнять требуемые повинности, работы, навязывает нужные ему слова и мысли. Но по принуждению всё делается без любви, лишь бы поскорей отвязаться. Отсюда и позорные итоги за пятьдесят с лишним лет.

— До 1917 года страна была житницей, теперь она ввозит хлеб. Повсеместны периодический голод, бесконечная жизнь впроголодь, вечные недостачи даже в самые благополучные периоды.

— Вывозится почти одно сырье, как будто живут при Василии Темном.

— Советские машины из-за их низкого качества почти никто не покупает. Дошло до того, что строительство автомобильных заводов отдают на концессию Италии, уровень промышленности которой в начале века был ниже, чем в России.

— Но зато успешно разрабатывается оружие массового уничтожения людей: атомно-водородные бомбы, ракеты… На их создание направлено всё внимание. Жёсткий контроль, с одной стороны; поощрения и подачки, с другой, — способствуют успеху. К тому же, и в тоталитарном режиме есть люди, любящие свое дело и специальность. Они отдают все силы и не задумываются над принудительной природой данного общества, являясь штрейкбрехерами на фоне общего скрытого протеста. Однако, в оплату, по горькой иронии, терроризм, эта квинтэссенция злого начала, часто обрушивает на них подозрительность, конъюнктурные обвинения и сводит с ними счеты. Поэтому за полувековую историю этой страны, где терроризм прочно заложен в основу управления и служит главным средством воздействия, не раз разыгрывалась трагедия людей, отдавших стране все силы своего таланта и получивших пулю в затылок.

Прошлое иногда повторяется, по крайней мере, в каких-то внешних проявлениях. Роли меняются. Место России, неподготовленной к натиску адских сил в начале двадцатого века, занял Запад. В 1917 году, когда сокрушена была Россия, Запад легко мог ей помочь. Но он поступил наоборот, и это было началом общей катастрофы. Продолжением послужили ошибки, допущенные во время второй мировой войны. В настоящее время Запад балансирует на грани крушения. Так же, как у России тех лет, у Запада нет органических дефектов: экономика здоровая, необходимые реформы производятся, в его недрах таятся колоссальные творческие возможности.

От людей доброй воли на Западе зависит серьезно обсудить создавшееся положение, привлечь специалистов, взять на вооружение сильные позитивные идеи, с умением и напором начать их энергично осуществлять.

В этой книге не раз приходилось возвращаться к оценке прошлых событий, думать о необходимых в тех условиях действиях. Не раз приходилось начинать фразу с «бы», «если бы», «следовало бы». Хочется после того, как совершена уйма ошибок, не повторять их в настоящем и будущем. У Запада еще есть эта возможность — пока не поздно.