Анатолий Лукьянов - Август 91-го. Был ли заговор?

Спустя год после августовских событий прокуратура вновь, теперь уже в третий раз, решила изменить свой подход, вернувшись к обвинению в «измене Родине» и добавив к нему еще разного рода должностные преступления.

Зачем это было сделано? Ответ прост. Понимая, что в суде будет очень трудно доказать, что он имеет дело с покушением на суверенитет, территориальную неприкосновенность и безопасность Союза ССР, незаконно ликвидированного в ходе Беловежского сговора, следствие решило «скруглить» и дополнить формулировки обвинения, по возможности избегая их конкретизации, и таким образом дать суду хоть какие-то альтернативы при оценке августовских событий.

Правда, тут, как и следовало ожидать, прокуратура получила отпор — теперь уже все обвиняемые по так называемому делу об августовском заговоре решительно отвергли ее предложение давать показания следствию. Но как бы там ни было, а читать том за томом искусственно раздутого уголовного дела они были вынуждены.

Это ознакомление с материалами «дела ГКЧП» убедило нас в том, что с развалом Союза ССР юридическая основа обвинений в «августовском путче» становилась еще более шаткой, если не исчезала совсем. Ведь объектом преступления, именуемого «измена Родине», по точному смыслу и букве закона являлось нанесение ущерба суверенитету, территориальной целостности, государственной безопасности и обороноспособности СССР. Ключевое понятие здесь — суверенитет Союза ССР, который осуществляется через систему союзных органов, в первую очередь органов власти. Эта «власть» трактовалась законом именно как власть, действующая в масштабах всего бывшего Союза.

Теперь же, когда Советский Союз оказался разрушенным, не было больше ни суверенитета, ни территориальной целостности СССР, ни союзных органов, ни должностных лиц, на власть которых можно было бы покушаться. Не было и общесоюзных правоохранительных органов, правомочных рассматривать это дело, связанное с событиями, происходившими на территории нескольких, теперь уже независимых государств.

Ситуация в целом была неординарная. Она скорее всего требовала прекращения уголовного дела. И то, что узники «Матросской тишины», проходящие по «делу ГКЧП», оставались под стражей, было далеко не случайно. Это еще раз доказывало, что власти преследовали прежде всего политические цели. Более того, кое-кто из их сторонников открыто заявлял, что «освобождение гэкачепистов может усилить и без того распоясавшуюся оппозицию».

Российская прокуратура клялась, что «следствие работает на истину». Скажу прямо: заметно этого не было. Гораздо честнее было бы сказать, что следствие работало на версию, которая была задана правящими кругами, старавшимися оправдать свои действия необходимостью борьбы против «заговорщиков» и «путчистов», угрозы «необольшевизма», «красно-коричневой опасности» и т. п.

А поэтому не все благополучно было в «датском королевстве» российской прокуратуры. И повинны в этом были не узники «Матросской тишины», а те, кто еще до суда объявил, что они виновны, «подлежат наказанию по всей строгости закона» и «практически обречены». Отсюда закономерны протесты общественных организаций, политических партий, резолюции митингов и демонстраций, ходатайства ученых-юристов, поток писем поддержки, поступавших в «Матросскую тишину». Заговорили о судьбе политзаключенных и в депутатском корпусе, на форумах различных массовых движений.

В этой обстановке генеральному прокурору России пришлось признать, что «настроение общественности начало склоняться в пользу обвиняемых». Но как это могли допустить властные структуры! И получив соответствующие указания, генеральный прокурор Степанков и его заместитель Лисов идут на невиданную акцию — они издают свою книгу «Кремлевский заговор (версия следствия)». Ознакомление с этим приключенческим романом показывало, что дело далеко не ограничивается «версией». Перед нами были хорошо скомпонованные под эту версию выдержки из свидетельских показаний, причем, естественно, только таких показаний, которые выгодны обвинению.

Мы оказались перед фактом вопиющего нарушения закона. Ведь не только следствие, но и суд, как известно, обязаны делать все возможное, чтобы ни один свидетель не знал о показаниях других. Только так можно выяснить истину, объективные обстоятельства дела. А тут версия следствия сама по себе превращается в версию обвинения, которую пытаются заранее навязать обществу.