Виктор Афанасьев - Рылеев

В молчании стояли солдаты.

Верхом па лошадях наблюдали за экзекуцией генерал-губернатор Голенищев-Кутузов, генерал-адъютанты Чернышев и Бенкендорф. Были тут также обер-полицеймейстер Княжнин, флигель-адъютант Дурново, несколько военных и полицейских офицеров.

На берегу — у стен крепости — толпились петербургские жители. Много народу собралось и на Троицком мосту — там были барон Дельвиг, Николай Греч, родственники многих декабристов. Оттуда хорошо была видна огромная виселица. Не было в толпе равнодушного лица — все плакали.

Веревки оказались разной толщины и плохого качества.

Когда палач нажал на рычаг, скамьи и помост провалились в яму. Пестель и Каховский повисли, а три веревки оборвались — Муравьев-Апостол, Бестужев-Рюмин и Рылеев с грохотом (они ведь были в кандалах) обрушились в ту же яму — вслед за досками и скамьями. Бестужев-Рюмин от удара о доски потерял сознание. Рылеев расшиб себе голову — кровь заливала ему лицо.

Кто-то из солдат заметил: «Знать, бог не хочет их смерти».

Да и обычай был на всем свете, исстари: сорвался висельник — его счастье, — и дважды не вешали.

— Вешать, вешать их скорее! — бешено заорал Голенищев-Кутузов. Палачи выволокли из ямы несчастных.

Рылеев поднялся на ноги, посмотрел в глаза Кутузову. В полной тишине раздались его медленные слова:

— Вы, генерал, вероятно, приехали посмотреть, как мы умираем. Обрадуйте вашего государя, что его желание исполняется: вы видите — мы умираем в мучениях.

— Вешайте их скорее снова! — крикнул Кутузов. Даже Бенкендорф не выдержал — пал ничком на шею своей лошади и в таком положении оставался до конца этой расправы.

— Подлый опричник тирана! — крикнул в ответ Рылеев. — Дай же палачу твои аксельбанты, чтоб нам не умирать в третий раз!

— Проклятая земля, где не умеют ни составить заговора, ни судить, ни вешать, — сказал Сергей Муравьев-Апостол.

Бестужев-Рюмин не мог держаться на ногах, — на помост во второй раз его подняли палачи. На них снова накинули петли…

— Прощаю и разрешаю! — закричал Мысловский, подняв крест, но тут же зашатался и упал без чувств. Когда он очнулся — все было кончено.

Супруга Николая I, Александра Федоровна, записала в понедельник 13 июля: «Что это была за ночь! Мне все время мерещились мертвецы… В 7 часов Николая разбудили. Двумя письмами Кутузов и Дибич доносили, что все прошло без каких-либо беспорядков… Мой бедный Николай так много перестрадал за эти дни!»

В донесении Голенищева-Кутузова было сказано: «Экзекуция кончилась с должною тишиною и порядком как со стороны бывших в строю войск, так и со стороны зрителей, которых было немного. По неопытности наших палачей и неумению устраивать виселицы при первом разе трое и именно: Рылеев, Каховский и Муравьев (Каховский здесь ошибочно назван вместо Бестужева-Рюмина. — В.А.) сорвались, но вскоре опять были повешены и получили заслуженную смерть».

«Благодарю бога, — писал Николай Дибичу, — что все окончилось благополучно… Прошу вас, любезный друг, быть сегодня как можно осторожнее и прошу передать Бенкендорфу, чтобы он удвоил свою бдительность и внимание; тот же приказ следует отдать и по войскам».

В тот же день был составлен и отпечатан царский манифест, в котором говорилось, что «преступники восприяли достойную их казнь; Отечество очищено от следствий заразы» и что «не в свойствах, не в нравах российских был сей умысел», который-де составлен был «горстию извергов». «Все состояния да соединятся в доверии к правительству», — взывал Николай I.

В то время как происходила казнь, в 14-м номере Кронверкской куртины, где провел свои последние часы Рылеев, находился декабрист Розен, приговоренный к лишению чинов и дворянства и к десяти годам каторжных работ.

«Я вступил туда, — пишет Розен о 14-м номере, — как в место освященное; молился за него, за жену его, за дочь Настеньку: тут писал он последнее, всем известное письмо… Из оловянной кружки пил я не допитую им воду».

Спустя две недели Наталья Михайловна Рылеева получила следующее уведомление от коменданта Петропавловской крепости: «Во исполнение — сообщенного мне князем Александром Николаевичем Голицыным высочайшего повеления, препровождая при сем к вам оставшиеся после Кондратья Федоровича Рылеева деньги пятьсот тридцать пять рублей ассигнациями, имею честь быть с истинным почтением, милостивая государыня, ваш покорный слуга А. Сукин».

Где похоронен Рылеев — неизвестно. Где-то на острове Голодае, что теперь остров Декабристов. В сквере, рядом с улицей Каховского, поставлен памятный камень, на котором выбиты имена пятерых мучеников за свободу России.