Сергей Мавроди - Тюремные дневники, или Письма к жене

Встречаем — телка — пиздец! С подругой. Ну, на концерте лучшие места я всегда оставлял специально для таких случаев. Потом — в гостиницу, в номер. А если в номер зашла — все! Ну, киряем, песни, гитара, потом они: ну, мол, домой пора. «Да куда там домой! После одиннадцати не выпускают, вас в милицию заберут и паспорт отнимут!

Так что оставайтесь до утра, а утром потихоньку уйдете». Ну, они нас на концерте видели. Артисты, с гитарой, с танцами. Да и здесь… А там беленькая и черненькая. А я белых не люблю, пизда рыжая… ну, не люблю! Оставил себе черную. Белую — Леше. Ну, красивая телка, интеллигентная. А суешь — совсем дуреет, орет, ногтями вцепляется. А я этого терпеть не могу. Я ей: «Ты не царапай меня, мне же выступать! И не ори так, люди же сбегутся!» — А она: «Я не могу, мне так хорошо!» А Леша уже выебал свою, и она в ванную пошла. Я Лешу зову, он входит: что такое? Я ему: «Надо помочь человеку!» Посадил ее на колени, а Леша — в рот. И тут ее подруга входит. Увидела, зафыркала и начала так раздраженно будто бы одеваться! Я ей: «Ты куда?» — «Ну, вы так прямо вдвоем!» — «Так это же хорошо! Она же сама захотела. Ей же приятно! Давай и ты». Короче, выебали мы и ее вдвоем. Потом они между собой лесбийскими играми занялись. Потом я еще гитариста и ударника пригласил. Что мы с ними только не делали!

Они от нас все выжатые ушли. И потом каждый день к нам приходили и как собачки бегали! Мы уж просто обманули их, сказали, что послезавтра только уезжаем, и уехали. А в Сочи одна чувиха в меня так влюбилась, в поезд при прощании прыгнула. И до Тамбова доехала.

А там холодно. Ей вещи теплые присылали. Я уж потом еле ее отправил.

Наврал, что приеду, мол, и так далее. У меня и сейчас пять-шесть женщин всегда было постоянно. Жена знает, заставала…

— А где передачи от них? — спокойно спрашивает Вася.

Вечером Цыган долго пытается вспомнить один из своих романсов.

«Это я для Кикабидзе написал. Он у него даже на пластинке есть.

Слова и музыка мои. Когда Кикабидзе первый раз спел — оркестр Крола, аккомпанемент! — все вообще охуели!»

Второй куплет все никак не вспоминается.

— Вот что значит инсульт, блядь, ебаный! Я благодарен Муравью, что он меня тогда разбудил!

Наконец, вроде, все. Вспомнилось! Цыган диктует, я записываю.

Припев

Припев.

— А как ты стихи сочиняешь? Когда к тебе вдохновенье приходит?

— После запоя или когда пьяный сильно. Когда белочка подходит, там и стих, и все.

Перед сном Вася читает вслух какое-то письмо:

— «Яблоко лежит — нормально. Яблоко в банке — тоже нормально. Но оно взаперти. Так и ты». Дочь пишет. Тоже мне, философ! Сидит в университете на лекции — и пишет!

Не знаю уж, что там Цыган принял, но говорит он по-прежнему без умолку. Мы с Васей с интересом слушаем. («Зачем нам телевизор? У нас народный артист есть!» — иронизирует Вася.)

— А знаменитости у тебя какие-нибудь были?

— Знаменитости? Понаровская, Вертинская… Кто там еще?.. С телевидения телка одна… Ольга эта… Из «Что? Где? Когда?».

— Что? И это все?!

— Да, все.

— Ну, хоть про этих тогда расскажи. Про Панаровскую с Вертинской.

Вертинская пьяная, наверное, была?

— Да она вечно пьяная! Пила коньяк, водку… Что нальют — то и пила.

— А когда это было?

— Лет пятнадцать назад в ВТО. А у нее муж был алкоголик. Ну, известный актер… Фамилию никак не вспомню… Ну, очень известный!

Он если увидит водку — не уйдет. Так и будет сидеть, пока всю не выпьет. Или не упадет. Ну, с мужем она не церемонилась! Прямо за шиворот хватает при всех и тащит пьяного: «Надоел!» На хуй, в общем, посылает! А я в компании был: Козаков Миша, Папанов, Миронов и я.

— Козаков тоже много пьет?

— Козаков очень много пьет!

— Ну, и дальше что?

— Она мужа прогнала, и Козаков ее прямо там трахнул, при нас. А Миронов сказал: «Пошла вон, шлюха!» Когда она пьяная к нашему столу подошла.