Николай Жевахов - Воспоминания. Том 1. Сентябрь 1915 – Март 1917

"А дозволите ли Вы явиться к вам на фатеру, значит, когда Вас отсюда выпустят?" – спросил солдат.

"Когда же это будет!" – ответил я, безнадежно махнув рукой.

"Будет беспременно", – сказал солдат.

"Когда выпустят, тогда в тот же день и приходите, ибо здесь мне делать нечего, и я, верно, уеду из Петербурга".

"Беспременно приду", – ответил солдат и, записав мой адрес, протянул мне свою мозолистую руку и вышел из комнаты.

Бросая вокруг себе молниеносные взоры, Керенский торжественно вступил в нашу комнату... За ним плелась его свита, штатские и военные, окруженные со всех сторон вооруженными солдатами. Оглянувшись по сторонам, Керенский стал в театральную позу и, гордо подняв голову вверх, громко крикнул:

"Жевахов, Вы свободны"...

Вручив мне пропуск, он так же величаво вышел из комнаты. Меня обступили со всех сторон и начали поздравлять... Подошел и бородатый солдат и, уже не стесняясь присутствовавших, истово перекрестился и громко сказал: "Слава Богу"... Вместе со мною получили пропуски министр Финансов Барк, министр Торговли и Промышленности князь Шаховской и сенатор Утин. Когда мы собрались покидать нашу комнату, к нам подбежал еврей Барош, о котором я уже упоминал, отмечая его, достойного всякого уважения, отношение к заключенным, и обратился к нам с просьбой дать ему на память наши автографы, что некоторые из нас и сделали... Откуда-то появилась и та сестра милосердия, о которой я уже вспоминал, и тоже выразила радость по случаю нашего освобождения, обещая мне хлопотать за оставшихся и даже писать мне письма, что она и сделала... В сопровождении Бароша, мы, вчетвером, и вышли из здания Думы, с трудом протискиваясь через толпы солдат, заполнившие все залы и проходы Таврического Дворца, и очутились на Шпалерной улице, где и расстались друг с другом... Взяв извозчика, я благополучно прибыл к себе в квартиру на Литейный Проспект, № 32. Это было утром, 5-го марта 1917 года.

Как преступник, скрывающийся от погони, ехал я закоулками, прячась от взоров знакомых... Поруганный и обесславленный, сгорая от стыда, я думал о том, как покажусь на глаза своим бывшим подчиненным, своей прислуге... Подъехав к квартире, я быстро вбежал по лестнице и нервно нажал электрическую кнопку... На звонок выбежали мои преданные слуги и со слезами бросились мне на шею, благодаря Бога за мое избавление. Перебивая друг друга, они начали рассказывать обо всем, что происходило в мое четырехдневное отсутствие.

"Как только Вас увели, – начали они, – сейчас же ворвались пьяные солдаты и стали громить квартиру, а курьер Федор водил их по всем комнатам и показывал, где Ваши собственные вещи, а где казенные. Он и серебро Ваше подсунул им, хотя мы и запрятали его так, что и найти его было трудно. Казенных вещей они не тронули, а Ваши собственные забрали... Насилу отвоевали иконы, а то бы и иконы взяли. Рылись они и в столах, по ящикам, но ничего там не нашли; только столы штыками попортили... А деньги и бумаги мы раньше взяли и носили в карманах... Как только они ушли, мы стали паковать вещи, чтобы отправить их Вашей сестре... Вот и чемоданы почти готовы"...

И они повели меня в кабинет, где, среди комнаты, стояли корзины и чемоданы и лежали повсюду разбросанные вещи. Я прошел в другие комнаты. Везде были следы разрушения... Дорогая казенная, позолоченная мебель была частью уничтожена, и опрокинутые кресла, с изломанными ножками, лежали на полу; шелковые драпировки на окнах были изорваны; книги и дорогие альбомы разбросаны в беспорядке; окурки папирос валялись на дорогих коврах... Я не знал, что делать, к чему приступать, за что приниматься... А директор Хозяйственного Управления А.Осецкий, которого я собирался предать суду, будучи крайне озлоблен против меня и торжествуя, благодаря революции, победу надо мною, всячески мстил мне, предъявляя через курьеров требования немедленно очистить квартиру для нового Обер-Прокурора В.Львова... Однако исполнить этого требования не представлялось возможным, ибо одна библиотека, состоявшая из нескольких тысяч томов и занимавшая целую комнату, не могла быть вывезена, столько же потому, что я и не знал, куда увозить ее, сколько и потому, что такая перевозка стоила бы огромных денег, каких у меня не было... У меня опускались руки, и я не знал, что делать...

В поисках выхода из положения, я протелефонировал члену Думы, В.П. Шеину, с которым меня связывала давнишняя дружба, прося его немедленно приехать. Он жил тогда по соседству, на Бассейной. Чрез полчаса В.П. Шеин прибыл и, увидя картину полного разгрома моей квартиры, опустился в изнеможении в одно из уцелевших кресел и заплакал.