Юрий Склянский - Переодетый генерал

С тех пор все это и затеялось. Вершигора несколько раз приезжал в Новозыбков, а Зеболов с женой постоянно бывали у него в Москве, с неизменными свежими рассказами.

Елизавета Григорьевна отмечает в своих воспоминаниях: «Для сбора материала и изучения среды, обстоятельств социальной и частной жизни периода немецкой оккупации, нравственных понятий, бытующих в народе, он (Вершигора. — Ю.О. ) из Новозыбкова приезжал неоднократно в поселок Малый Вышков на «малую родину» Володи, где жили его родители, соседи, учителя, школьные товарищи. Петра Петровича интересовала послевоенная жизнь в местах собственной партизанской молодости».

В Новозыбков шли такие письма:

«Здравствуйте Зеболовы! Большие и маленькие…

Посылаю первую главу своего романа, которая вместила в себя только один день жизни моего героя. А весь роман должен будет показать примерно шесть-семь послевоенных лет. Эти 4–5 листов читали несколько писателей, которым я доверяю: Каверин, Тарасенков, Твардовский и др. Говорят, работать стоит… Жду критических замечаний и советов. Думается, что необходима для следующих глав еще поездка на Брянщину. — Не прогоните?».

И дальше идут расспросы по поводу этнографических деталей, быта, характеров и нравов, без которых не может обойтись прозаик: «Володя! Мне нужны: полное топографическое описание окрестностей Вышкова, названия урочищ, полян, сел, деревень, лесниковых хат и т. д.

Нужны слова, словечки, нравы, обычаи и т. д. И анекдоты — случаи, характеры».

Все это Владимир Акимович со всей любознательностью и рвением «накапывал» и поставлял. А вопросы не иссякали. Некоторые реалии и названия в романе лишь слегка изменены. Судьбы главных героев развертываются на фоне жизни в рабочем поселке Подвышково, как он поименован в романе, вокруг спичечной фабрики со старозаветным названием — «Ревпуть». Это тем более обязывало к точности.

«…Последних 200 страниц, надо делать еще один заход, — сообщает Вершигора уже в июне 1960 года, когда над рукописью совершается так называемая редакционная «обкатка». — Опять потерял рецепт спичек — какой состав на головки и какой на терочку. Если у тебя есть или сохранилась старая запись — вышли».

Так Владимир Акимович Зеболов в годы создания «Дома родного» снова обращается в поводыря, на этот раз — писательского воображения. Активно помогает в этом и Елизавета Григорьевна, которой адресованы, например, такие строки уже в письме по поводу начальных глав: «…Лиза! Если не обременю Вас — пожалуйста, прочтите мою мазню и с точки зрения «западника» что-либо посоветуйте! Мне нужны литературные аналогии, ассоциации».

И это пишет уже прославленный к той поре автор!

Как военный историк Вершигора был энтузиастом партизанских форм боевых действий. Изучал и знал наиболее успешные примеры их ведения в разные века и эпохи. Присоединялся к выводу Маркса, сказавшего, что партизанская война подобна комару, который может до смерти замучить льва; что партизанские способы войны непобедимы, потому что «каждая операция, направленная к уничтожению партизан, кончается тем, что объект этой операции исчезает».

В теоретическом плане он бы охотно соединил Маркса со своим кумиром — Денисом Давыдовым, а живым наполнением каркаса сделал опыт партизанской борьбы на территориях, когда под фашистским сапогом оказалась половина европейской части СССР. Вот было бы здорово!

В письмах Зеболову П.П. иногда подшучивает над собой, что, мол, совсем утонул в нудных своих опусах «историкус — партизанус». Но уникальность данной ему судьбой площадки исследований на самом деле сознавал как никто. Мечтал даже о создании многотомного труда о партизанском движении — от Древней Греции до наших дней.

Но прежде требовалось разделаться с тем, что еще не отболело, — с опытом вчерашнего дня. Ведь он, может быть, — пишет Вершигора Зеболову, — «пригодится таким наивным дуракам, какими мы были 5–6 лет тому назад и какие, к счастью для нашей страны, будут всегда».

Между тем годы идут, и Вершигора продолжает следить за духовным развитием младшего товарища, давая ненавязчивые советы. «Как твоя учеба? — спрашивает он в очередном письме. — Кажется, последний год. Не думаешь об аспирантуре или кандидатской диссертации?»

Или — позже, в другой раз: «Вообще ты правильно делаешь, что остаешься при И-те. Закрепишь знания, поработаешь над собой самостоятельно, почитаешь, поизучаешь не по программе, а по собственному выбору и интересу, по зову сердца и ума».