Алексей Сурков - За нашей спиной Москва

Их мочил пронизывающий осенний дождь. На них налетали «мессершмитты», сбрасывая бомбы, поливая свинцом пулеметных очередей, а они рыли неподатливую глину упрямо, исступленно, и сердце в груди каждого билось часто, горячо, как бы торопя: скорее, скорее, скорее!

Когда они заканчивали свой труд, в окопы приходили солдаты, и девушки в стоптанных, облепленных грязью городских туфлях говорили им:

— Смотрите, ребята, не уходите отсюда!

И солдаты, прилаживая пулеметы к бойницам, кричали им вслед:

— Уж будьте спокойны! Маленькие мы, что ли, не понимаем, что там — Москва.

А как прекрасна в своем строгом и грозном величии была Москва в те незабываемые дни!

По всем своим заставам опоясалась она стальными оградами надолб и «ежей», многослойными линиями сооруженных из мешков с песком баррикад, из бойниц которых грозно смотрели черные глазки пулеметов и жерла противотанковых пушек.

Добровольцы из истребительных батальонов маршировали по улицам, и при каждом очередном воздушном налете десятки тысяч москвичей, мужчин и женщин, стариков и подростков, взбирались на крыши домов, чтобы под вой бомб и свист снарядных осколков тушить падающие дождем зажигательные бомбы.

В это время даже специалисты по починке примусов и керосинок переквалифицировались на производство ручных гранат и минометов, а в пустых цехах эвакуированных на восток промышленных гигантов чинили подбитые в бою танки, изготовляли автоматы для защитников города, снаряды. Рабочие-папиросники снаряжали ружейные патроны, рабочие-метростроевцы замешивали бетон для строительства дотов укрепленных районов Подмосковья.

В это время тысячи домашних хозяек, возвратившись с работ по строительству оборонительных сооружений, за черными шторами затемнения проворными иглами шили в бессонные ночи теплые ватники и шапки для защитников столицы.

В это время в московских комсомольских райкомах собирались юноши и девушки, только что покинувшие школьные скамьи, и, дав клятву на верность Родине, в глухие осенние ночи переходили фронт, чтобы в тылу врага разведывать, взрывать пути, спускать под откос эшелоны с танками и снарядами. В их рядах была Зоя Космодемьянская, были те восемь смелых, кого озверелые гитлеровцы повесили в Волоколамске.

Да, в те дни каждая улица, каждый переулок, каждый дом и каждая квартира Москвы были участками боевого фронта. И в суровом фронтовом быте города сложились фронтовые порядки и фронтовые привычки.

Чем чаще становились воздушные налеты врага, тем спокойнее становились москвичи. Уже осенью в бомбоубежища уходили только женщины с малыми детьми и древние старики.

В суровой обстановке города-фронта москвичи оставались москвичами.

И днем и ночью, почти не умолкая, стреляли зенитные орудия и пулеметы, прикрывая огневым щитом небо над столицей. То там, то здесь падали бомбы, сбрасываемые одиночными самолетами, прорвавшимися сквозь огневое кольцо обороны. Время от времени рушились дома от прямых попаданий и возникали пожары. Но раны, нанесенные городу, быстро залечивали. Так, стоящий у Никитских ворот памятник К. А. Тимирязеву, поврежденный взрывной волной, за одни сутки был восстановлен и как ни в чем не бывало стоял на старом месте. То же было с памятником Ломоносову в сквере МГУ.

Фабрики и заводы работали круглые сутки в три смены, и в часы налетов рабочие не отходили от станков.

Как обычно, шла торговля в магазинах, были открыты столовые, рестораны, кафе. По вечерам концертные залы и театры были полны зрителей.

Я помню, как в самое тревожное время, когда враг особенно настойчиво пытался прорваться к столице, мы, небольшая группа писателей, съехавшихся с фронта в Москву, проводили литературный утренник для комсомольцев в Концертном зале имени Чайковского. Утренник шел под аккомпанемент зениток. Зал был не очень заполнен зрителями, потому что молодежь была на работе, но какое особенное, непередаваемое настроение общности чувств связывало нас с нашими слушателями!

Я помню, как зимой в начале 1942 года выступали мы в зале Малого театра перед партийным и комсомольским активом и перед передовыми рабочими. Председательствовал Емельян Михайлович Ярославский. Вечер дважды прерывался воздушными тревогами, но зал был набит слушателями, и каждое слово со сцены электрическим током проходило по сердцам и вызывало необычные на литературных вечерах аплодисменты и взрывы негодующих возгласов против тех, кто стоял в пугающей близости от Москвы, пробуждало действенное чувство любви к Родине, к великому городу, чувство гнева и ненависти к врагу.