Дэннис Лим - Дэвид Линч. Человек не отсюда

Хотя этот фильм и погружен в гниль и копоть постиндустриальной Филадельфии, «Голову-ластик» не отнесешь к городскому реализму. Сам Линч отлично сформулировал в интервью Джорджу Годвину 1981 года, что фильм «материализовался из воздуха Филадельфии». «Голова-ластик» — квинтэссенция атмосферы и по-экспрессионистски гипертрофированная репрезентация того враждебного климата, который одновременно ужасал и будоражил Линча. Его первое жилище в Филадельфии, в нескольких кварталах от академии, находилось в районе складов легкой промышленности, который по окончании рабочего дня становился безлюдным. Линч вел совиный образ жизни и частенько гулял один по узким темным улицам под шпалами надземки Редингского виадука. Большую часть времени в «Голове-ластике» Генри бродит среди пустых парковочных мест и полуразрушенных зданий, обходит горы валунов и штабеля труб, пугается таинственных облаков пара из труб и многоголосого лая за кадром (Линч вспоминает, что собаки у «Попс Дайнера» по-соседству выглядели как-то странно — маленькие, с раздутыми животами, похожими на «шары с водой»). Несмотря на параллели с действительностью, филадельфийская история Линча — это в первую очередь кино о внутренних состояниях. Гудящий звуковой пейзаж усиливает ощущение того, что это — «фильм в голове», который мог бы возникнуть в чьем-нибудь травмированном черепе с повышенным внутренним давлением. Даже в своей комнате Генри не может избавиться от ревущего ветра и шума близлежащих фабрик, а батареи издают постоянное ядовитое шипение. Можно сказать, что «Голова-ластик» — это не столько изображение Филадельфии, сколько выражение того, какое влияние этот город оказал на Линча.

Для молодого человека, знакомого только с одноэтажной Америкой (за вычетом нескольких поездок в не менее ошеломительный Нью-Йорк), Филадельфия была «городом для художника» с «потрясающим духом промышленного городка». Именно здесь Линч почувствовал, как «влюбляется в промышленность и плоть», ставшие главными константами его творчества. Кино было одним из последних великих изобретений индустриального века, и в своих фильмах Линч всегда отдавал должное их родству. «Никто в кино не добился той силы, которую я чувствую в промышленности и в фабричных рабочих, в этой идее огня и масла», — сказал он однажды. Одержимость промышленностью очевидна во всем творчестве Линча и переносится даже в запачканный копотью викторианский Лондон «Человека-слона» и в причудливо механистические технологии будущего из «Дюны». Лесопилка — ключевое место в «Твин Пиксе»: недаром ее дымящие трубы и блестящие лезвия появляются на титрах. В долгоиграющем комиксе Линча «Самая злая собака на свете» панель, которая появляется раз за разом с разными подписями, изображает привязанную собаку в огороженном дворе с извергающими клубы дыма трубами на заднем плане. В 2006 году Линч изъявил желание устроить киностудию в польском индустриальном городе Лодзе, где он снял часть «Внутренней империи» и сделал серию фотографий на заброшенных фабриках.

Юный Дэвид научился ценить жестокость и красоту органических процессов, наблюдая за насекомыми и больными деревьями. Филадельфия в котловине своей индустриальной посмертной жизни представляла собой картину разложения большего масштаба. Здесь Линч ощущал работу времени и небрежение повсюду — в созданных людьми предметах и выстроенных пространствах. Мальчик, видевший мир в максимальном приближении, станет интуитивным формалистом в искусстве. Не важно, с кистью или с камерой в руках, Линч смотрит на объекты, живые и неживые, измеряя их чувственный и эстетический потенциал, как на элементы композиции; он смотрит на них настолько пристально, что его взгляд их преображает. «На одном уровне это уродство, — говорит он в интервью 1980 года о неприглядном мире „Головы-ластика“, — но я вижу его как текстуры и формы, как быстрые участки и медленные участки…»

Линчевский взгляд, видящий мир если не по-новому, то набекрень, во многом объясняет сбивающий с толку эффект, который производит «Голова-ластик» на восприимчивых людей, видящих его в первый раз. Один из немногих самобытных фильмов последних десятилетий, он не придерживается никаких известных конвенций и никогда не останавливается на одной тональности, балансируя между юмором и ужасом, соединяя в себе тошнотворную привлекательность и исступленное отвращение. Он то отдаленно напоминает немую комедию, то боди-хоррор. [16] Боди-хоррор, или сплэттер, — поджанр фильмов ужасов, в котором чувство ужаса напрямую связано с телесностью: увечьями, кровоточащими ранами или физическим уродством. Описывая потерянного героя фильма, Линч говорит: «Генри совершенно уверен, что что-то происходит, но совсем этого не понимает. Он смотрит на мир очень, очень внимательно… Все новое… На все нужно посмотреть…» Точно так же Линч мог бы описать свой подход к кинопроизводству. В отличие от реформистов своего поколения — Лукаса, Спилберга, Скорсезе и Копполы, повернутых на кино и единодушных в своих голливудских амбициях, — Линч появился как будто из ниоткуда, из какого-то другого места. Самоучка и вовсе не фанат кино, он попал в киноиндустрию каким-то кривым путем, без готовых представлений о том, по каким правилам функционируют истории и на что способны движущиеся картинки.