михаил Розанов - Соловецкий концлагерь в монастыре. 1922–1939. Факты — домыслы — «параши». Обзор воспоминаний соловчан соловчанами.

«Бывший начальник ЧК Закавказья Д. Я. Коган (В истории Закавказья и Крыма имени Д. Я. Когана так и не нашел. М. Р.) …до революции считался крупным подпольщиком и теоретиком марксизма… был умный, широко и глубоко эрудированный, благодаря чему через него удалось добиться сохранения уцелевших соловецких исторических ценностей под вывеской антирелигиозного музея, ставить пьесы, по содержанию совсем не пролетарские и т. д.».

Более подробно рассказано о нем в предыдущей главе.

Зайцев тут не объяснил «других причин», но на стр. 65-й он писал, что под разными предлогами не выполнял предложение Эйхманса от марта 1926 года написать что-нибудь о гражданской войне для журнала «Соловецкие острова». За это его сначала сняли на общие работы (из лесничества), потом отправили на лесозаготовки, где его выручил медперсонал, освободив от лесных работ. Все же Зайцев опубликовал свои воспоминания в соловецком журнале, но не о гражданской войне, а как царский резидент перед первой мировой войной при последнем хане Хивинском, очень высоко оцененные Ширяевым (стр. 68 и 130): «Они могли бы смело идти в любом эмигрантском издании». Кстати и заодно: Ширяев тоже опубликовал в газете «Новые Соловки» статью «Наука в Соловках» под своими инициалами Б.Ш., а Розанов, много позже, кажется, в конце 1931 года в общеуслоновской «Перековке» статью о соревновании и ударничестве на Соловках под своей фамилией. Подозреваю, что подпись к шуточному рисунку «в стенгазете на Кирпичном, сфабрикованной с нашей помощью воспитателем» дана летописцем Никоновым (стр. 178). Горькому шутка о нем так понравилась, что он привел ее в очерке «Соловки» (стр. 219): — Слышали — Горкий приехал к нам! — «На десять лет?»

Так называли членов организации Братства Русской Правды, о которых часто вспоминает в книге Никонов.

Беленький А. Я. (1883–1941). Член партии с 1902 г. Работал в ЧК, ГПУ (1919–1924). Начальник личной охраны Ленина. Затем работал в НКВД. Арестован и умер в заключении в 1941 г. Брат его, Григорий Яковлевич, арестован за троцкизм и также умер в заключении в 1938 г.

Т.е. почти на два месяца раньше приказа Беленького по Соловкам. Коган и Беленький не только не видали в лицо утвержденных ими к расстрелу, но даже не читали следственных дел на них. Они просто утвердили «рекомендации» Третьих отделов с такой же легкостью, с какой разгрузочные комиссии на Соловках ежегодно осенью сбрасывали часть срока или заменяли его ссылкой сотням заключенных по спискам, согласованным между Третьим отделом, начальником лагеря и Воспитательно-Трудового отдела.

Андреев сообщил мне, что эти имена вымышленные. Подлинные он забыл и не может вспомнить.

Шевелев — старый эсер и Вальцева — имена вымышленные, но должности и события точные. Так подтвердил мне Андреев. На стр. 47 и 49 он рассказывает, как этот бывший подпольщик преподавал ему «уроки соловецкой жизни». Шевелев вскоре освободился и Андреев на короткое время был назначен на его место.

На самом деле она не австриячка, а венгерка, не Мария, а Тереза, приехавшая в Москву разыскивать своего отца. Он был видный коммунист. После того, как Хорти подавил восстание Бела Куна, отца оставили в Будапеште для подпольной работы. Вскоре он уехал в Москву и след его пропал. Терезу в Москве через две недели арестовали и отправили на Соловки. Отец был расстрелян. Перед войной экскурсовод по Белбалтканалу повстречал там эту Терезу, служившую медсестрой, и упомянул о ней в своем очерке в НРСлове. Это и дало повод Андрееву порадоваться. В статье в НРСлове от 25 декабря 1977 г. он «расшифровал австриячку Марию», с которой был в дружеских отношениях на острове в 1927–1929 годах.

Попав вторично на Соловки в 1933 году, Андреев узнал, что Терезу вывезли на материк для работы в санотделе Белбалтлага.

Тут Седерхольм явно что-то путает. Чекистам и спекулянтам нет нужды готовить обеды артистам, а у артистов нет средств подкармливать кого бы то ни было. «Дамы полусвета», т. е. особы легкого поведения и вообще женщины, в кремле могли только работать, но не жить. Для артисток в женском бараке за кремлем была особая комната.

Нет, раньше — в начале 1924 года. Вот яркий пример короткой памяти арестантов. То, что происходило за 2–3 года раньше, для арестанта — глубокая старина и события тех лет доходят до него уже в искаженном виде. Тот же Олехнович, наблюдая через щелку в кулисах («Горького с дочерью в кожанке» (не с дочерью, а с невесткой, М. Р.) добавляет: «А было, это в 1928 или, в 1929 г. — точно вспомнить не могу. Запутался в годах». Близость Олехновича к театру объясняется тем, что его приняли на «амплуа» переписчика ролей, как раньше — Седерхольма.