Александр Горбатов - Годы и войны

Лейтенант, оставленный в помещении, приказал немцам вылезать из-под столов и собираться в угол, но никто но поднимался. Были среди них убитые и раненые, а другие боялись подняться. Тех, кто мог ходить, собрала в одном из углов.

Капитан выбежал из столовой с группой автоматчиков, чтобы не позволить убежавшим взять оружие и оказать сопротивление; но немцы бежали в сторону города и были уже далеко. Мы вскочили в другое помещение, где было два немца, не думавших о сопротивлении, и много оружия, аккуратно поставленного вдоль стены. За хватив весь завод, мы донесли об этом по радио и организовали оборону. Контратаку мы отражали сильным огнем из немецких автоматов, свои патроны уже почти все были израсходованы. Мы боялись, что при повторении контратак такой удачи у нас уже не будет, но тут пришла поддержка.

Вся рот получила достойные награды.

Противник, выбитый из Мельзака, отошел на запасные позиции в двух километрах севернее и западнее города.

Утром 17 февраля генерал армии Черняховский вызвал меня к телефону, поздравил о успехом, ознакомился с обстановкой и спросил, не отстают ли командиры дивизий и корпусов от боевых порядков и где находится штаб армии. Ответив на его вопросы, я добавил:

- Только что вернулся от Урбановича, он находится от противника в полутора километрах. Из-за систематического артобстрела я с трудом выбрался от него. Остальные командиры корпусов в таком же положении.

- Через два часа я буду у вас, - сказал Черняховский.

Учитывая, что он поедет с востока, я предупредил его, что шоссе здесь просматривается противником, обстреливается артогнем, но Черняховский не стал слушать и положил трубку.

Имея в своем распоряжении два часа, я решил съездить к командиру 35-го корпуса Никитину - его НП находился в одном километре севернее города и на таком же расстоянии от противника. Подходы просматривались и обстреливались, поэтому я был вынужден оставить свою машину на северной окраине города и пойти пешком между железной и шоссейной дорогами.

У 290-й дивизии и 35-го корпуса наблюдательный пункт был совместный. Моему появлению командиры нисколько не удивились - такие посещения были делом обычным. Они доложили обстановку и свои намерения. После этого я отправился тем же путем обратно.

Проехав город, я, чтобы не опоздать, поспешил к развилке шоссе в семистах метрах восточное городской окраины. Не доехав туда метров полтораста, я увидел подъезжавший "виллис" и услыхал один выстрел со стороны противника. Как только "виллис" командующего очутился на развилке, раздался единственный разрыв снаряда. Но он был роковым.

Еще не рассеялись дым и пыль после разрыва, как я уже был около остановившейся машины. В ней сидело пять человек: командующий фронтом, его адъютант, шофер и два солдата. Генерал сидел рядом с шофером, он склонился к стеклу и несколько раз повторил: "Ранен смертельно, умираю".

Я знал, что в трех километрах находится медсанбат. Через пять минут генерала смотрели врачи. Он был еще жив и, когда приходил в себя, повторял: "Умираю, умираю". Рана от осколка в груди была действительно смертельной. Вскоре он скончался. Его тело увезли в деревню Хаинрикау. Никто из четверых не был ранен, не была повреждена и машина.

Из штаба 41-го корпуса я донес о случившейся беде в штаб фронта и в Москву. В тот же день к нам прибыл член Военного совета фронта, а на другой день приехали представители следственных властей. Потом тело генерала Черняховского увезли.

О гибели командующего были извещены войска. Мы призывали беспощадно отомстить врагу за нашу большую утрату. Это была действительно тяжкая утрата для Красной Армии - Черняховский был молод, талантлив и мог еще много дать нашим Вооруженным Силам.

После гибели генерала Черняховского объединенное командование 3-м Белорусским и 1-м Прибалтийским фронтами возложено было на начальника Генерального штаба Маршала Советского Союза А. М. Василевского, который в то время находился в войсках этого направления. В Москве Василевский бывал только тогда, когда подготовлялись большие операции, а остальное время проводил в войсках, помогая командующим.

Александра Михайловича Василевского я видел на Волге осенью 1942 года. Он произвел на меня впечатление выдающегося по способностям генерала и в то же время человека исключительно скромного и обаятельного.

Сразу же после назначения он прибыл в нашу армию, поздоровался со всеми присутствующими на КП и, обращаясь к ним, сказал: