Александр Горбатов - Годы и войны

Однажды поздней осенью я ушел из деревни утром, еще затемно, и очень торопился, чтобы к восьми часам быть на месте, в магазине. Недалеко от города простирался большой Кочневский лес, о котором всегда рассказывали всякие страхи. Этот лес лежал в низине, и даже летом не просыхавшая дорога осенью становилась почти непроходимой. Обычно все ходили через лес тропинками, проторенными вдали от дороги. Я тоже выбрал этот путь и вдруг увидел висевшего на суку бедно одетого мужчину, с лицом, искаженным мукой. Это так меня испугало, что я бросился бежать.

Чувство страха я по-настоящему испытал до того лишь один раз - в детстве, когда искал цветок папоротника. (Детская боязнь перед отцовскими колотушками не в счет.) Но это чувство уже исчезло давно, не оставив следа. А вот после этого повесившегося я никак не мог отделаться от страха и даже днем избегал ходить лесом. Меня это очень удручало: ведь в то время мне шел уже восемнадцатый год. "Нет,- думал я,- надо что-то сделать, чтобы этого не было, а то совсем трусом стану..."

И придумал делать то, что, наверное, делали не раз другие мальчики из бахвальства: решил ночью ходить на кладбище. Для меня это было не озорство, а лечение. Выбрал для начала кладбище рядом с городским садом; туда долетали голоса и смех гуляющих, и это очень подбадривало. Все-таки сначала я не заходил далеко, обходил только ближайшие могилы; потом стал ходить дальше, до середины кладбища, и, наконец, до самой отдаленной стены. Противное чувство страха было все еще велико, но я не бросал задуманного и через некоторое время стал замечать, что страх становился менее мучительным. Для проверки отправился на дальнее кладбище. Ни один живой звук не нарушал царившей там тишины. Я заставлял себя приходить туда и в полночь - в самый "мертвецкий" час по преданию,- и снова какая-то необъяснимая боязнь охватывала меня. Однако когда я наконец достиг самой дальней стены, то с облегчением почувствовал, что

победил страх.

Теперь и Кочневский лес я проходил безбоязненно ночью, а днем отыскивал то злополучное дерево, на котором когда-то висел человек, и, гордясь победой над собой, стоял под этим деревом.

Впоследствии, уже служа в армии, я часто вспоминал свои "тренировки" и, наблюдая за собой на фронте, с удовлетворением отмечал, что страх мною больше не владеет. Правда, иногда он заползал в сердце - мало ли что бывало,- но я всегда подавлял его.

Годы шли. Я был уже заправским приказчиком. Однажды к нам в магазин вошла невысокая девушка, очень миловидная и застенчивая. Она выбрала себе туфли, тихо сказала "до свидания" и ушла... С тех пор мне очень хотелось увидеть ее, хотя бы издали. Мое желание исполнилось: она пришла купить резинки на каблуки к туфлям. Завертывая покупку, я набрался храбрости и предложил, чтобы она принесла туфли, а я привинчу резинки к ним. Она поблагодарила, но отказалась. Вскоре пришла опять, уже с туфлями, и попросила привинтить резинки. Стараясь продлить ее пребывание, я привертывал как можно медленнее, а она сидела и внимательно следила за моей работой. Мы не обмолвились ни одним словом.

В лавке напротив нашего магазина служил мой приятель Ленька Мокеичев. Он был на год моложе меня, но гораздо бойчее с девушками. В будни мы с ним ходили гулять вдвоем. По воскресеньям Ленька отправлялся на прогулку в обществе девушек, я же бродил в одиночестве. Как-то в один из летних дней я встретил в городском саду Леньку с двумя девушками, в одной из которых я узнал так понравившуюся мне покупательницу. Как я ругал себя за глупую застенчивость, которая помешала мне подойти и присоединиться к их компании! Вероятно, мы так и не познакомились бы, если бы в другое воскресенье я опять не встретил Леньку. Он сказал мне, что одна девушка хочет познакомиться со мной. Я стал отказываться, но от Леньки не так легко было отделаться. Он уговаривал меня, упрекал в невежливости и доказывал, что это знакомство меня ни к чему не обязывает: "Ну не понравится,- сказал он,- при встречах будешь только раскланиваться".

Две девушки шли нам навстречу, Ленька сказал: "Вот она!" Оказалось, что это моя покупательница. Ее звали Олей, а ее подругу - Верой. Ленька с Верой скоро ушли, а мы остались вдвоем с Олей. Сели на скамейку и... молчали. Ее первые слова были: "Уже поздно, пора идти домой..." Мы тихими шагами направились к ее дому, продолжая молчать. Не доходя до дому, Оля протянула руку, и мы расстались. Она, конечно, заметила, какими счастливыми глазами я смотрел на нее.