Наталья Кончаловская - Дар бесценный

Прасковья Федоровна с интересом наблюдала за ними и, вернувшись домой от обедни, рассказывала мужу об этих необыкновенных и достойных людях…

Прасковья Федоровна была второй женой у Ивана Васильевича. Первая умерла, оставив ему дочку Лизу.

Времена сторожевой казачьей службы давно канули в прошлое, и Иван Васильевич служил регистратором в суде. Жили тихо, обособленно. Вечерами в домашнем кругу Иван Васильевич любил петь старинные казачьи песни, аккомпанируя себе на гитаре. Играл он хорошо, голос у него был звучный и красивый.

Прасковья Федоровна грамоте не была обучена, но она обладала богатой фантазией, сама придумывала узоры для вышивки ковров и шалей и часто вплетала в узор увиденные в природе мотивы трав и цветов. Она умела вязать кружева и была хорошей хозяйкой. Характера она была неразговорчивого, даже сурового. Вина не пила, только на свадьбе своей пригубила от чарки.

Вскоре после замужества родилась у нее дочь Екатерина.

Дом, в котором теперь жили Суриковы, был построен самим Иваном Васильевичем. Старый дом-Петра Кривого на. Качинской сгорел во время пожара. Новый двухэтажный рубленый дом одной стеной выходил на Благовещенскую улицу. Вход был через крылечко, со двора, обнесенного глухим забором. При доме было хозяйство: баня, конюшня, сарай для саней и тарантасов, огород.

В низеньких светлых комнатах все было чинно, все дышало спокойствием и суровой сдержанностью.

Здесь в январе 1848 года и родился мальчик Василий, здесь провел он первые пять лет своей жизни.

Подле матери Прасковьи Федоровны жилось интересно. В ее сундуке лежали пестрые сарафаны, расшитые шугаи, узорчатые дорогие шали, телогрейки на меху, парчовые повойники. А в подполье дома, как реликвии, хранились синие мундиры и кивера с помпонами — казачья амуниция екатерининского времени. Там же сберегались старинные седла, ружья, пистоли, ятаганы, шашки.

А еще там было множество старых книг в кожаных переплетах, с пожелтевшими страницами. Вася любил листать эти книги, разглядывать картинки, рыться в груде диковинного оружия — какие-то тяжелые пищали, изъеденные ржавчиной шашки. Нравилось ему примерять амуницию, она приковывала его воображение к славе далеких предков.

Еще совсем маленьким Вася неизменно становился у окна, если казачий полк, в котором служил его отец и двое дядей, проезжал по Благовещенской улице. Они оборачивались к окну и шутя грозили ему пальцем. А мальчик стоял, сияя от счастья и гордости.

Дедов по многочисленной родне у Васи было много. Об одном из них, полковом атамане Александре Степановиче Сурикове, с лицом «темным, как голенище», о его силе непомерной ходили легенды. Рассказывали, что однажды в непогоду, заметив, как оторвался на Енисее плот, он успел схватить конец каната и по колени в землю ушел, но удержал плот возле берега, пока не подоспели товарищи.

Как-то Александр Степанович приказал сшить для Васи шинельку по казачьему образцу.

— Я, — говорит, — его с собой на парады буду брать. Шинельку сшили, и Вася садился позади деда на дрожки с

высоченными колесами и ехал с ним в поле смотреть, как проводили казаки маневры нападения с пикой.

Однажды во время маневра заехала в поле баба на телеге. Баба растерялась — не знает, куда поворачивать, а дед Александр Степанович хохочет, кричит ей:

— Эй, кума, кума! Куда заехала?

То-то казаки потешались, а Вася, глядя на испуганную бабу, покатывался со смеху.

Был еще у Васи дед — Василий Матвеевич, по прозванию «Синий ус», — он писал стихи. Василий Матвеевич был человеком необузданного, крутого нрава. Когда на полковом смотру командир чем-то оскорбил его, он недолго думая сорвал с плечей своих круглые эполеты, «ватрушки», и отхлестал ими своего командира по лицу, за что был примерно наказан.

Родной дед Васи, Василий Иванович, страстный охотник, любил целиться, положив ствол ружья между ушей своего любимого коня — Карки. Василий Иванович был метким стрелком, никогда не давал промашки.

Однажды уже семидесятилетний Василий Иванович решил тряхнуть стариной: оседлал Карку и поехал охотиться в тайгу. Приметил Василий Иванович птицу, приложился к ружью, а конь возьми да поведи ухом! Тут в первый раз в жизни Василий Иванович промахнулся и так рассвирепел, что откусил коню край уха. Так конь Карка и доживал век без уха, и пользовался он всякими поблажками: в сусек влезет и весь в муке вымажется, в огород забредет, в сени за хлебом вломится — все ему прощалось.