Раиса Аронова - Ночные ведьмы

Уже около трех часов рыскаем мы туда-сюда, но все безрезультатно. Настроение у меня было неважное: к не покидавшему ни на минуту чувству страха перед водой прибавилась досада из-за безуспешности поиска. Правда, кроме нас, в розыске участвуют еще шесть экипажей, но очень хотелось самой по возвращении доложить: «Судно обнаружено в квадрате таком-то».

— Прошло десять минут, кругом по-прежнему пусто, — докладывает штурман.

В этот момент я бросила взгляд на манометр масла и похолодела: стрелка стояла на нуле. Давно ли она так стоит и как шла к нулю — резко или плавно, — я не знала, так как сегодня почему-то мало обращала внимание на этот прибор. В голове пронеслась мысль: либо вышел из строя манометр, либо испортилась маслосистема. В последнем случае с минуты на минуту нужно было ожидать, что мотор заклинит, и тогда… тогда мы пойдем на дно к рыбам.

Круто разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов.

— Случилось что-нибудь? — спрашивает Полина.

— Давление масла на нуле.

Она молчит: знает, чем это грозит.

Если бы можно было сейчас подключить наши сердца к маслосистеме мотора, то давление там поднялось бы гораздо выше нормы. Но увы! Сердца учащенно бьются, кровь стучит в висках, а стрелка манометра все равно на нуле.

Штурман продолжает обшаривать глазами поверхность моря. Я тоже умоляю судьбу свести нас с затерявшимся катером, ведь теперь он нам, пожалуй, нужнее, чем мы ему: если упадем в море, у нас будут хоть какие-то шансы на спасение — все-таки рядом люди.

Летчики иногда говорят: «Долетел на самолюбии». На чем мы долетели тогда, трудно сказать, только после у меня несколько дней болели челюсти, до того крепко сжимала зубы.

Прямо с ходу посадила самолет, зарулила на стоянку, выключила мотор да так и осталась сидеть, уставившись злым взглядом на манометр.

— У вас приборы все в порядке? — услышала тоненький голосок Верочки Бондаренко, мастера по приборам.

Более неподходящего момента она не могла выбрать для такого вопроса! Но даже и сейчас я не смогла бы обидеть ее каким-нибудь резким словом — уж такая она была, ваша Верочка!

Бондаренко сильно напоминала мне артистку Янину Жеймо. Маленькая, с круглым миловидным лицом, открытым взглядом больших серых глаз, глядевших немного удивленно, она была порой похожа на ребенка. В полку все любили ее. Но, конечно, не за красивые глаза, а за золотые руки. Она отлично знала свое дело, работала без устали и без отказа. Иной раз придешь с задания с взбудораженными нервами, с пробоинами в самолете, кричишь и на техников, почему не заправляют горючим, и на вооруженцев, почему так долго не подвешивают бомбы, а как только услышишь звонкий, голосок Верочки: «У вас с приборами все в порядке?» — сразу смягчаешься и уже безо всякого раздражения, весело отвечаешь: «Все нормально, Верочка!»

На этот раз я не могла ей так ответить.

— Верочка, сними манометр и швырни его подальше… в море. Из-за него я, наверное, седая стала.

В редкие минуты раздумья, вспоминая довоенное прошлое, заглядывая в будущее и сравнивая то и другое с настоящим, я ловила себя иногда на мысли о том, что сейчас, пожалуй, переживаю самую лучшую пору своей жизни. Мысль на первый взгляд нелепая, абсурдная. Как? Ведь война приносит людям бедствия, великое горе, смерть, а мне, выходит, она дарит лучшие годы? Все это так — и не так.

Мое сердце не каменное, оно сжималось при виде руин и пожарищ, свежих холмиков у дороги, при звуках прощальных залпов над могилами подруг. Оно горело ненавистью, когда я узнавала о злодеяниях врага, об ужасах жизни в фашистской неволе. И в то же время во мне жила постоянная, глубокая радость. Радость оттого, что участвую в борьбе, что нахожусь на переднем крае этой борьбы и, главное, что у меня нашлись силы и способности для этой борьбы. Было радостно сознавать, что могу сдавать экзамены не только в институте, но и здесь, на фронте. Ведь каждый полет являлся не только маленьким вкладом в общее дело, но и большой личной победой. Либо в коротком, но жестоком единоборстве с вражескими зенитчиками, либо в борьбе со стихийными силами природы, либо это победа над своими слабостями. Случалось, демон-искуситель шептал на ухо: «Видишь, там, впереди, самолет погибает в зенитном огне. Через несколько минут то же будет с тобой. Куда же ты лезешь на верную смерть?» Как было не радоваться потом, что в такие минуты голос совести и долга оказывался сильнее этого шепота!

Победы всегда приносят человеку счастье и радость. И чем труднее они достаются, тем полнее потом радость. А на войне победы даются нелегко!