С «Осколками» Дима играл на собственной электрогитаре советского производства «Аэлита», он купил ее у одного дружка всего за сто двадцать рублей, а бас, внешне такой же, как у Пола Маккартни, ему подарила мама. Через некоторое время к гитарам пришлось докупать примочки. Дело в том, что как раз в начале 90-х, когда «Осколки» были в самом расцвете сил, до России дополз интерес к группе Nirvana — и все «Осколки» заслушивались записями Курта Кобейна.
— Может, немного утяжелим звучание? — на каждой репетиции предлагал Дима, и звучание стало немного гранжевым, но полную поддержку он находил только в своем друге барабанщике Диме Тимонине, который тоже хотел играть что-то гораздо более тяжелое, в духе Sepultura. Новик и Тимонин быстро переболели «Нирваной» и, на всю жизнь сохранив уважение к Курту Кобейну, пошли дальше, углубились в тяжелый звук — их любимыми группами в то время были Sepultura и Pantera. Дима даже побрился наголо, ходил во всем черном и носил берцы со шнуровкой почти до колена, но самое главное, что он во всю использовал гранжевые примочки для гитары и, не обращая внимания на костяк группы, играл в хард кор, а Тимонин за ударной установкой постоянно его подначивал, изображая Дейва Грола. Кому такое могло понравиться?
Но даже не расхождения на идеологической почве ощущались тогда как решающий удар. Настоящим нокаутом стал ремонт в «теплой трубе», после которого все розетки в переходе запрятали так хорошо, что подключать аппаратуру было решительно некуда — еженедельные концерты в переходе прекратились (играть в акустике группа тогда уже никак не могла, да и милиция получила распоряжение гонять уличных музыкантов), а вместе с концертами закончился и постоянный заработок. Нужно было искать новые способы добывать деньги музыкой.
Билли:В итоге группа разделилась на два лагеря и достигнуть компромисса было очень сложно: я все больше играл с фуззом и все больше заводил барабанщика, а группа начинала оправдывать свое название.
Сейчас, почти 20 лет спустя, сложно представить себе, что концерты на улице приносили больше денег, чем клубные выступления, но тогда это было именно так. Вообще, в городе было мало клубов. «TaMtAm» только появился, Рок-клуб на Рубинштейна уже загибался («Осколки» даже успели сыграть в нем пару раз), культовое «Молоко» еще не открылось, а на окраинах стали появляться брутальные и по-настоящему андеграундные заведения вроде клуба «Джабба» на проспекте Славы или клуба «Роттердам» на Ветеранов. Рок культура в городе находилась в коматозном состоянии после долгих десятилетий запретов и еще не воспринимала себя свободной.
В клубах типа «Роттердама» играли так же, как спустя 10 лет первые эмобои в клубе «Пятница» на Сенной — для кучки людей, из которых большая часть знакомые, а гонорара хватало разве что на пару кружек пива в том же самом заведении. В общем, подобные концерты не приносили никакого материального и даже никакого морального удовлетворения, да и проблемы внутри группы нарастали. В итоге, поиграв немного в жутких клубах репертуар собственного сочинения, «Осколки» распались.
Шел 95-й год, Дима учился на третьем курсе медицинского института. Любовь к тяжелой музыке он не утратил, но однокурсники не разделяли его увлечения, впрочем, как и его дедушка, которого в то время Дима часто вспоминал.
— Ну, хорошо, ты так любишь эту свою музыку, — говорил дедушка, когда Диме было лет пятнадцать, — толку-то что с нее? Когда тебе исполнится тридцать лет, ты что так и будешь прыгать козлом по сцене?
Как никогда раньше казалось, что дед был прав. Дима успокоился, продал свои гитары и музыка надолго ушла в прошлое.
Вот так прозаически, первая история Димы-музыканта и закончилась. Так же, как закончилась она для многих его сверстников, которые, поиграв в своих полупрофессиональных группах по маленьким клубам на окраинах города, бросали это занятие и становились «серьезными» людьми. Диме тогда казалось, что он тоже становится взрослым и серьезным. Уже на третьем курсе, как раз когда распались «Осколки», он решил жениться и посвятить свою жизнь медицине. Если с первым пунктом все было в порядке, то со вторым намечались проблемы. Учеба в институте отнимала немало времени, но, что естественно, не приносила совершенно никакого дохода. А семью надо было кормить. Летом Дима решил устроиться на стройку. Не престижно, конечно, зато деньги очень неплохие. В середине 90-х обычный врач, работающий в районной больнице, или школьный учитель получали сто, максимум двести долларов, а на стройке за месяц можно было заработать все пятьсот. Но зарабатывать Диме нужно было не на выпивку или развлечения, а на новый телевизор, например. Каждый летний вечер, вместо того, чтобы сидеть с женой в кафе или просто гулять по городу, используя каникулы на сто процентов, он приходил домой весь в бетонной пыли и иногда уставал так, что не мог даже принять душ, а прямо в одежде падал на кровать и засыпал. В общем, времена были из тех, что называются тяжелыми. В свои двадцать с небольшим он уже был женат, работал на стройке и исправно ходил в институт, потому что уже хотел получить образование. И, пожалуй, брал на себя слишком много. Все-таки все должно происходить в свое время, и пусть человек не животное, пусть он способен сдерживать свои порывы и инстинкты, существуют некоторые фазы развития личности, протестовать против которых бессмысленно и глупо, потому что все, что не было сделано в одном возрасте, обязательно каким-то образом вылезет в другом. Или наоборот. Не стоит считать это лирическое отступление таковым, потому что в дальнейшем оно нам сильно пригодится.
Читать дальше